Я очень коварно приобщил часы к своему преступлению, по теперь уже поздно раскаиваться. Они идут, они презатейливо тикают в моем боковом кармане.
Часы идут, повторяю я, и никакая дерзкая рука не остановит течения времени.
— Профессор, — сказал я, придерживая его одной рукой (мы ехали на извозчике, и трясло неимоверно), — скажите хотя бы адрес вашей квартиры.
Я превосходно знал этот адрес и спросил только с целью испытать, хорошо ли я придумал историю с конвертом и каково ее действие на господина профессора.
Но профессор не отвечал ни слова.
Зато отозвался Бир, который сидел с правой стороны на том же извозчике, и сказал адрес, перепутав названье улицы и номера дома и квартиры.
«Что случилось со стариком, — думал он, — и куда девался этот безумец Генрих? Почему он так странно держал себя и при чем тут продолговатый конверт?»
Последние слова он даже сказал вслух, так он был смущен необыкновенным происшествием.
Профессор молчал.
«Однако это неприятная история, — думал я, подпрыгивая на ухабах и не без некоторого недовольства собой, — ведь если он не сумеет говорить, то противники германского философа одержат верх по вопросам гносеологических разногласий».
Но тут извозчик подъехал к дому профессора.
Роберт Бир соскочил и побежал известить его семью о необычайной случайности.
Он постучал в дверь и подумал: «А ведь у профессора есть дочка», — но в это время дочка профессора, голубоглазая Гретхен, отворила дверь.
— Herr Geheimrat несколько плохо себя чувствует, дорогая фрейлейн, — сказал он, — осторожно протягивая руку, — вы не волнуйтесь, это, так сказать, припадок молчаливости.
Голубоглазая дочка бросилась к профессору.
Подводя его к двери, я вынул часы, чтобы посмотреть, сколько времени прошло с той минуты, как я их переставил. Но часы выпали из рук и разбились.
Настоящее стало настоящим, прошедшее — прошедшим, и студент Роберт Бир отыскивает своего пропавшего друга.
Глава VII
О том, как Роберт Бир нашел своего друга
Снег был пушистый и белый, как и полагается снегу. Несмотря на то, что всем известно, что он только и может быть белым, а не какого-либо другого цвета, и только пушистым, а не твердым, как камень, несмотря на это, говорю я, многие уважаемые писатели ежегодно и с удивительным постоянством упоминают об этом в плодах своего старательного гения. Упомяну и я (надо подражать старшим): снег был пушистый и белый. Теперь, по крайней мере, я понимаю, что значит быть уважаемым.
Студент Бир был также отчасти пушист. Да, он был пушист, волосами пушист, и крупен носом, хотя все это нимало не определяло его характера.
Вот я уже продвинулся вперед: 1) снег был пушист; 2) студент был пушист.
Отсюда досужий ум может вывести глубоко важные заключения. Но я не выводил никаких заключений, я только следовал за ним в отдалении и кутался от зимней стужи в свою крылатку.
Студент говорил, лениво шагая и покачиваясь из стороны в сторону.
— Его нет у Диркенштейна, его нет у Глаубенштока, его нет у Мейера и Кунца. Его нет ни в одном из лейпцигских кабаков, он пропал. А если он пропал, то и я пропал. Ибо мне не перенести потери лучшего друга.
Голубой снег медлил, кружась и падая. Людная улица осталась позади студента. Он вступил в проулочек кривой и грязный.
Я вышел к нему из-за угла крайнего дома и сказал:
— Тут, направо, за шляпным магазином, торгует старуха Бах. Старуха — антикварий. У нее есть очень любопытные вещицы, и вы не потеряете времени, истратив его на посещение старухи Бах.
Студент не заметил моего присутствия, однако обернулся и минуту стоял, прислушиваясь.
А потом спокойно и медлительно направился к лавчонке, которую я указал ему.
— Добрый день, фрау Бах, — промолвил он, входя в лавку.
— Здравствуйте, — прошамкала старуха, сидевшая за прилавком, вздергивая ястребиный нос и откладывая вязанье.
— Мне сказали, — продолжал студент, — что у вас имеются любопытные вещицы по антикварной части.
Старуха соскочила со стула и подпрыгивающей походкой направилась к нему.
Подойдя, взглянула в упор, пристально разглядывая и как бы сравнивая, и старческое лицо ее дернулось в отвратительной гримасе.
Студент вздрогнул и сказал, сам не зная зачем:
— Не встречали ли вы случайно Генриха Борнгольма, студента Лейпцигского университета, Генриха Борнгольма?