Выбрать главу

Он помолчал с минуту и потом продолжал:

— Так вот этот студент нужен мне по крайне важному делу. Я полагаю, что вы дадите указанья относительно того, где он в настоящее время находится.

— Ну, если правда, что вы не тот самый, кого вы ищете, и не тот, кого я искал в продолжение трех дней, то разрешите мне показать вам вещицу, которая наиболее приближается с некоторых точек зрения к Борнгольму.

Так сказал Бир и, сняв со стола статуэтку, передал ее посетителю. Он сделал это с таким мрачным и необыкновенно серьезным видом, что я не выдержал и расхохотался, уронив статуэтку на пол и с ужасом думая, что сейчас раскроются все мои плутни.

Глава IX

Об ужасных последствиях неосторожности

На широком кожаном кресле, что стояло между окнами, рядом с письменным столом, лежал халат мышиного цвета и с голубыми цветочками, вышитыми нежными пальчиками фрейлейн.

Перед халатом, на маленьком столике, покрытом белоснежной салфеткой, стояла чашка кофе, за креслом, на котором он лежал, стояла голубоглазая Гретхен и мелодично плакала. Зимнее солнце очень ярко светило в окна и, вероятно, плохо действовало на мышиного цвета халат, потому что он беспокойно зашевелился и начал поднимать рукава.

«Метафизики одержат победу, — думал я, не без любопытства вглядываясь в исхудалый халат и чуточку приоткрывая дверцы книжного шкапа. — Пожалуй, старик замолчал надолго со своим…»

Но тут германский философ поглядел на меня со стенки с такой укоризною, что я в смущении тотчас снова скрылся в свое убежище.

Халат поднял рукав и нежно вложил карандаш в исхудалую руку. Но, должно быть, солнце очень мешало ему работать, потому что рука рисовала непонятные очертанья и, бессильная, падала.

— Что делать, Herr Geheimrat?

Я сидел в книжном шкапу и горько сетовал на себя за то, что причинил старику такое огорчение.

«Однако, — думал я, — часть вины падает на этого безумца Генриха, который потерял конверт и вызвал тем самым такие нежданные, такие плачевные последствия.

Вот, — продолжал я думать, — вот плоды неосмотрительного поведения и необдуманных деяний молодого возраста. Вот к чему ведут безумные мечтанья и в связи с этим таковые же поступки человека, который вместо благородной работы в священном храме науки занимается бесплодной деятельностью в области невероятных событий».

Тут я разгорячился и чуть было не выскочил из шкапа. Но от порывистого движения дверцы его распахнулись. Я окончательно рассмотрел халат мышиного цвета и сказал:

— Здравствуйте, Herr Geheimrat!

Глава X

которую надлежало бы поместить первой

Я поставлен в печальную необходимость снова начать главу, и на этот раз о временах давно прошедших. Начинать всегда было труднее, чем кончать, тем более что если не кончить начатое, то результатом будет неоконченное, а если не начать, то результата не будет вовсе.

Я предпочел первой, ибо уже начал.

Студент сидел у письменного стола и думал. О чем он думал, неизвестно, но вернее всего — о белокурой Гретхен, дочери профессора. Заслуживает также внимания то предположение, что он и не думал вовсе, а по обычной рассеянности забыл раздеться и лечь в постель и спал теперь за столом, закинув бледное лицо на спинку кресла.

Так было ночью. Рассвет же застал его бодрствующим. Он склонился над столом, рука быстро выводила на бумаге нервные строки: он писал письмо.

«Лейпциг, Берлинерштрассе, 11.

Фрейлейн Грете

Вчерашний день, благородная фрейлейн, вчерашний день вечером я говорил вам, что в случае неблагоприятного ответа с вашей стороны на ряд моих предложений я наложу на себя обет молчания.

Ах, фрейлейн Грета, вы знаете, вы знаете, что мне лучше навеки умолкнуть!!

Ах, фрейлейн Грета, если мне теперь нельзя говорить с вами, потому что вы обручены с фортепианным мастером Зонненбергом, так уж лучше умолкнуть для всех и навсегда оградить себя стеною молчания. Впрочем, я всегда был молчалив, благородная фрейлейн, и некоторая планомерность, которую я вношу в упомянутое состояние, не принесет мне больших огорчений.

Отныне одиночество будет мне другом. Прощайте, прощайте, фрейлейн Грета.

Свидетельствую мое непременное уважение Herr’у Geheimrat’у.

Моя подпись: Генрих Борнгольм.