Но она сбежала, говорю я вам, и там, где она была, совсем чистое место и совершенно девственное бумажное поле.
Я не виноват ни в чем и во всем подозреваю студента Бира. Это он, это он утащил главу, коварнейшим образом лишив меня возможности оправдаться в неясности моего рассказа.
Глава XII
О явном произволе автора над героями рассказа «Хроника города Лейпцига за 18… год»
Лунный свет несмело проникал через полуприкрытые ставни, падал бледной полосой на пол и тонкими блестками играл на иглах шитья, освещая старое лицо и узловатые руки старухи. Ах, эта старуха Бах из антикварного магазина! Сколько раз, когда, усталый от тяжкого дня или отягченный предчувствием, я закрывал глаза, выплывал передо мной этот крючковатый нос, эти выпуклые желтые веки без ресниц, это хищное лицо с отвислыми щеками и приподнятой верхней губой.
Все это выплывало предо мной с удивительной отчетливостью: старые губы шевелились, силясь выговорить мне свои язвительные речи, и я вздрагивал и думал: «Вот еще немного, и я напишу о вас, милая фрау Бах, и ваше очаровательное личико наконец оставит меня в совершенном покое».
Старуха любила до поздней ночи сидеть в антикварной своей лавочке. Она не ждала уже ни покупателей, ни продавцов, а все сидела за прилавком, покусывая серые губы . и быстро двигая спицами вязанья.
Впрочем, иной раз, невзирая на позднее время, ее посещали старые друзья по темным делам и необыкновенным происшествиям.
Нынешний вечер она не ждала никого.
Малый светильничек распространял желтый свет вокруг и рядом с лунным опадал и прятался в тени.
Медные люди на огромных гравюрах смотрели вниз с непонятной мрачностью, а на полу, рядом с полосой света, быстро шевелились спутанные тени рук, спиц и вязанья.
В дверь постучали.
— Отворите, бабушка Бах, мне нужно увидеть вас на минуточку.
Старуха поднялась, отложила вязанье и отодвинула тяжкий засов.
— Простите, бабушка, — с нежностью начал вошедший, — простите, что зашел к вам так поздно.
Фрау Бах уселась за прилавок и, не отвечая, принялась за работу.
— Тут один студент должен был занести к вам письмо, — продолжал незнакомец чрезвычайно ласково, — продолговатый синий конвертик, а в нем моя покупочка.
— Знаю, знаю о ваших делах, — проворчала старуха, — я все знаю, мне не нужно рассказывать.
«Она ничего не знала, — подумал я, — ничего решительно, если бы я не рассказал ей о потере конверта и о том, кого она продала вчера студенту Роберту Биру».
— Мне никакого конверта не приносили, — продолжала она, поднимая на незнакомца хищные глаза и вновь откладывая вязанье, — а тот, кто должен был принести, того я вчерашний день…
— Как, — вскричал незнакомец, — вам не приносили конверта?
— Говорю вам, что тот, кто должен был принести, того я вчерашний день…
Стук в дверь прервал ее.
Незнакомец предупредительно отодвинул засов и скрылся в углу, между стеной и дверью.
Слабый светильник закачался от порыва ветра, медные люди нахмурились с совершенной ненавистью, фрау Бах поднялась навстречу новому посетителю.
— Ради бога простите, уважаемая фрау Бах, — быстро проговорил тот, — но чрезвычайно важное дело привело меня к вам в столь позднее время.
— Господин скульптор, — с достоинством начала уважаемая фрау, — господин скульптор, я вас слушаю.
— Три дня назад я приносил вам для продажи бронзовую статуэтку студента…
Скульптор притопнул ногой и в нетерпении подбежал к самому прилавку.
— Да, приносили.
— Так вот, не можете ли вы вернуть мне мою работу? Любезная фрау, любезная фрау, — продолжал он, схватывая ее за пуговицу и, видимо, решив изложить ей все свои горести, — если бы вы знали, если бы…
— Тсс, — сказал я шепотом, — я, кажется, уже начинаю повторяться.
— Верните мне ее, и за нее я отдам вам все мои работы.
— Статуэтку эту я вчера продала, — сказала фрау Бах, искривляя лицо столь необычайным образом, что на одной нижней губе можно было станцевать менуэт.
— Продали! — закричал скульптор, обеими руками хватаясь за голову, — да знаете ли вы., что вы продали?!
— Знаю, — сказала старуха, — знаю. Я продала, и за хорошую цену, студента Генриха Борнгольма.
— Студента Борнгольма? — сказал незнакомец, выступая из своего убежища и обращаясь не то к скульптору, не то к старухе, но с явным негодованием. — Вы, должно быть, с ума сошли, бабушка, да и вы, милостивый государь, вероятно, не в своем уме.