За счет же угара должно отнести, во-первых, происшедший на полке кошмар с женщиной, которой я должен был отдать отчет о случившейся якобы у меня беременности; во-вторых, банщика, который до странности схож с известным политическим интриганом Керенским.
Угорев, я свалился с полка. Дюжий мужчина принес меня в предбанник. Здесь, в предбаннике, на меня натянули чужую одежду, в том числе серый пиджак со знаком химтреста, впоследствии оказавшийся принадлежностью инспектора-ревизора Галаева, вовлеченного студентом-медиком в дом для облыжно-сумасшедших.
Я же, напротив того, под видом покойного Галаева был принесен в номер гостиницы, где на меня плакал неизвестный мне гражданин с лицом свободной профессии.
Гробовщик, к которому, впрочем, никаких претензий не имею, собирался меня хоронить; баба меня сторожила. И вот ясно, что, будучи бухгалтером Чучугиным, я ничего у бухгалтера Чучугина отрезать не мог и что с инспектором-ревизором Галаевым я ничего общего не имею.
Таким образом, на основании вышеперечисленных доводов, находясь в здравом уме и твердой памяти, кому следует предлагаю:
1) сохранить гражданина Галаева для дома облыжно-сумасшедших и таким образом пополнить комплект;
2) оставить меня, нижеподписавшегося, в покое как человека лояльного, с ясными политическими взглядами и общественной стрункой.
Подписал показание
Имя: Дмитрий
Отчество: Иванович
Фамилия: Чучу…»
11
Впрочем, фамилию он подписать не успел. Дверь треснула, отвалилась в сторону; невысокая, полная женщина перешагнула через порог и, ни на кого не глядя, опустилась в кресло. Кружевной платочек скатился с колен, она подхватила, прижала платочек к лицу и горько заплакала. Чучугин присел, выронил перо, следователь испуганно поглядел на женщину и нахмурился.
— Кончайте, кончайте, мы сейчас выясним, в чем тут дело, — сказал он Чучугину.
Чучугин рассеянно посмотрел на свое показание, сунул ого в карман и направился к женщине.
«Социальное положение — дочь врача, — подумал он мельком, — образование среднее, брови превосходные, цыганские брови».
— Извиняюсь, не могу терпеть, вынести не могу, когда женщина плачет, — пробормотал он в сторону и осторожно потрогал женщину за плечо.
Плечо дрожало.
Чучугин поправил бородку, пригладил волосы.
— Гражданка…
— Мы разошлись, как в море корабли. Жорж, — сказала сквозь платочек женщина, — я дала клятву, что больше никогда не вернусь к тебе. И я не пришла бы к тебе, даже если бы ты озолотил меня с головы до ног. Но на этот раз меня послали к тебе наши малютки.
Чучугин бессмысленно икнул, развел руками.
— И эта тоже, господи благослови! И без документа признает! Да что же это, лицо? Они мне в бане лицо подменили? Банщик старое лицо смыл, а парикмахер налепил новое!
Он торопливо пощупал лицо, оглянулся и, не найдя зеркала, побежал к оконному стеклу.
Со стекла на него смотрел немного похудевший, взъерошенный, но все же он, Чучугин, слава богу, не кто иной, как Чучугин, имя: Дмитрий, отчество: Иванович, фамилия: Чучу…
— Позвольте, позвольте, — сказал он, оборотившись, и начал подходить к женщине сбоку, — на каком, собственно говоря, основании вы принимаете меня за своего мужа?
Женщина мгновенно отняла платочек от глаз и поджала губы.
— Ммм, негодяй! — пробурчала она сквозь зубы и совсем разрыдалась. — Я вас ненавижу, ненавижу! Подумайте, как вы обращаетесь с женщиной, которая, несмотря ни на что, продолжает любить вас.
— Но все-таки, какие внешние признаки могли бы вы указать, — отчаиваясь, спросил Чучугин, — ведь ваш муж имел же вероятнейшим образом признаки. Я не сомневаюсь, что мои, так сказать, признаки значительно отличаются от признаков вашего мужа. Присмотритесь, гражданка, поверьте, что это имеет для меня…
Следователь нетерпеливо схватился за телефонную трубку, потом принялся писать отношение. Он в одну минуту запачкал чернилами пальцы. «По моему мнению, — писал он, — необходимо прежде всего подвергнуть гражданина Галаева медицинскому освидетельствованию, главным образом с психиатрической стороны…»
— Десять лет… десять лет, как ты ушел от нас, Жорж, — всхлипывая, говорила женщина, — я все терпела, я не писала тебе, моя жизнь догорала, как камин, Жорж!
«Какамин, какамин, — смутно повторил про себя Чучугин, — десять лет, однако, тогда все понятно. За десять лет и не такое позабыть можно».
Он посмотрел на нее со стороны: у нее были крепкие сросшиеся брови, красный рот, она была недурна собой.