Пинета немного подумал, звонко хлопнув себя по лбу, и чему-то рассмеялся.
— Так вот оно в чем дело!
Он вытащил из-под кровати корзину, бросил в нее подушку, одеяло, полфунта махорки, несколько карандашей и алюминиевое лекало, — это было все, что у него осталось.
— Очень любопытно в самом деле, — сказал он, надевая свою серую блузу, запачканную краской, — как это вы так ловко догадались о моей специальности?
Барин хмуро посмотрел на него и указал на дверь рукой, вооруженной револьвером.
— Идите.
Они спустились по лестнице и вышли на улицу.
Под ногами хрустел осенний лед на подмерзших лужах. Растерянная луна, как поплавок, ныряла в косматых облаках.
За углом стоял автомобиль, и Барабан сказал, прикрывая за собой дверцу:
— Это дело стоит работы. Ого, это дело большого масштаба!
Первое время они ехали молча. С 10-й линии Васильевского острова автомобиль повернул на Малый проспект и, от фонаря до фонаря, помчался к Тучкову мосту.
Барин вертел в руках папироску; Пинета уставился на него.
— Я забыл дома сигары, — сказал он в нос и заложил ногу на ногу. — Надеюсь, что в том месте, куда вы меня везете, я найду хорошую «гавану»?
Барин вытащил из кармана золотой портсигар, на котором толпились монограммы, эмалевые слоны, мухи, и молча протянул его Пинете. Пинета закурил, пощелкал языком и понюхал дым.
— Ничего себе. Из папирос я предпочитаю «Посольские».
Барабан ласково положил руку ему на колено.
— Вы будете курить «Посольские». Вы будете курить сигары.
Автомобиль оставил за собой Тучков мост и полетел но проспекту Карла Либкнехта.
Под разбросанным светом луны, которая металась в облаках, не зная куда деваться, вставали рядом с деревянными домишками, более приличными для уездных городов, пустыри, почерневшая зелень и огромные серые стены домов, каждая с каким-нибудь одним узким окном, которое светилось высоко, под самой крышей.
Барабан приподнялся и задвинул маленькие занавески на окнах. Полоски света, проскользнувшие сквозь щели, пробежали по груди и ногам Пинеты.
Пикете вдруг стало весело. Он осторожно притушил о каблук догоравшую папироску и сказал, немного приподнявшись, оборотясь к Сашке Барину:
— У меня на голове есть, знаете ли, любопытная шишка.
Автомобиль подпрыгнул, и он на секунду прервал свое неожиданное обращение.
— То есть я хочу сказать, что у меня на голове есть шишка, из-за которой я по наследственности страдаю острым любопытством. Например, сейчас мне очень хочется узнать, кто же вы, черт вас возьми, такие?
Сашка Барин скосил на него глаза и закурил новую папиросу.
— Мы налетчики, — объяснил он довольно равнодушно.
— Мы организаторы, — поправил Барабан, — вы ничего не потеряете от знакомства с нами.
Машина повернула куда-то в переулок, и стало сильно подбрасывать на ухабах.
— А вот еще вопрос, — сказал Пикета. — Какого дьявола понадобился вам инженер Пинета?
— Завтра мы с вами будем иметь об этом деловой разговор. Вы нам нужны по одному коммерческому делу, по делу большого масштаба.
Больше никто не сказал ни слова; Пинета начинал уже подремывать, забившись в самый угол автомобиля, тщетно пытаясь восстановить в воображении соблазнительный образ рисовой каши с маслом, когда машина вздрогнула и остановилась наконец перед полуразрушенным домом.
Барин выскочил из автомобиля; Пинета вылез вслед за ним и огляделся.
Они были на пустынной улице, которая почти ничем и на улицу-то не походила; пустотой разбитых окон зияли заброшенные дома, вдоль расколотой панели тянулись бесконечные, заплатанные жестью заборы.
Пинета перебрал в уме улицы, выходившие на проспект Карла Либкнехта.
«Мы где-то на Карповке… На Бармалеевой? У Вяземского переулка?»
Пустырь, перед которым остановилась машина, был когда-то трехэтажным домом; перед ним был разбит небольшой садик, обнесенный решеткой. Прямо напротив пустыря стояло ободранное деревянное строеньице, походившее на сторожевую будку.
Шагах в двухстах от пустыря приземистыми деревянными домами кончалась улица.
Пинета взглянул на своих спутников: Барабан остался в автомобиле, наставлял своего молчаливого товарища, о чем-то советовался с шофером. До Пинеты долетело только одно слово, сказанное, видимо, шоферу:
— На гопу!
Автомобиль заворчал, вздрогнул и, сорвавшись с места, полетел обратно.
Сашка Барин подошел к Пинете и положил руку ему на плечо.
— Пройдите в ворота.
Они прошли во двор, заваленный кирпичами и размокшей штукатуркой, превратившейся в кашу из песка и извести, миновали арку и вышли во второй двор. В глубине его стоял небольшой флигель с крытым подъездом; двери его были заколочены наглухо, и подъезд засыпан расколовшимся кирпичом.