— Фу! — говорит Рысь. — Как, у тебя клюв поворачивается такие слова говорить! Невежа.
На другой бок повернулась, от солнышка глаза медовые щурит, мурлычет себе под нос.
Скачет по ельнику тощенький Заяц, оглядывается испуганно. Увидел Рысь — уши прижал, вот-вот стрекача задаст!
— Погоди, Заяц, — Рысь говорит. — Подойди поближе… Я на солнышке разнежилась, ласки хочу. Погладь меня по шёрстке!
— Как бы не так! — отвечает Заяц. — Подойдёшь к тебе — и ноги не унесёшь! Сколько ты нашего брата, зайца, извела, глаза твои бессовестные!
— Фу, — говорит Рысь. — Бестолковый зверь какой, одни грубости на уме!
Отвернулась от Зайца, опять медовые глаза прищурила, мурлычет себе под нос.
Скачет через полянку Косуля, лесная козочка, от страха приседает, коротеньким хвостиком трепещет.
— Косуля, Косуля, — Рысь говорит, — я на солнышке разнежилась, ласки хочу! Погладь меня по шёрстке!
— Нет уж, — отвечает Косуля, — я в твои когти попасть не желаю! Сколько ты нашей сестры, косуль, истребила, глаза твои безжалостные!
— Фу-у, — говорит Рысь, — до чего звери набаловались! Так и грубят, так и грубят!
Отвернулась от Косули, обиделась.
— А тут и солнышко за лес закатилось. Сумерки надвигаются, холодом потянуло.
Поднялась Рысь на долгие лапы, спину выгнула, мяукнула.
— Ну, вот, — говорит, — живёшь, живёшь, а ласки так и не дождёшься. Эх, звери!
Когти об дерево поточила, кисточки на ушах навострила, в глазах зелёные огоньки зажгла.
— Делать нечего, — говорит. — Пойду кого-нибудь скушаю.
— Ты чего, Лось, отдуваешься?
— Река разлилась. Я через неё плыл, чуть не утонул… Фу-у!
— Подумаешь, горюшко! Я больше тебя намучилась.
— Отчего же ты намучилась?
— А у моей норки лужа разлилась. Всё моё жильё затопила, все пути-дорожки отрезала… Я третий день на сучке плаваю!
— Лягуха, лягуха, ты куда скачешь?
— Ку-а-ку-а! Купаться! А ты куда?
— И я купаться! А ты где, Лягуха, купаешься?
— Где, где… В канаве!
— Да кто же в канаве купается?!
— А где же купаться-то?
— В песке, на сухом местечке, на пригорочке!
— Ёжик, все звери весной линяют — и барсуки, и лисицы, и белки, и мы, зайцы… И только ты, бедный Ёжик, в старой шубе ходишь!
— Глупый ты, Заяц. Я не в старой шубе хожу, а только в старых колючках. Они мне и весной, и осенью надобны!
— Лось, Лось, я тебя съем!
— А я от тебя, Волк, в чисто полюшко, и был таков!
— Заяц, Заяц, я тебя съем!
— А я от тебя, Волк, в чисты кустики, и был таков!
— Рябчик, Рябчик, я тебя съем!
— А я от тебя, Волк, на высокое деревце, да и был таков!
— Что же делать-то мне, родимые? Чем брюхо-то набить?!
— Гложи, Волк, свои бока!
— Апчххи!..
— Будь здорова, Лисонька!
— Будешь тут здорова, Снег везде мокрый, ручьи разлились, с деревьев капает. Не только лапы — хвост насквозь сырой. Хоть выжми да на куст повесь!
— Ты куда, Косуля, бежишь?
— На полянку, Горностаюшка. Там стожок сена стоит, хочу сенца похрупать.
— Хи-хи! Опоздала уже… За зиму мыши всё сено состригли, одна труха осталась!
— Чему же ты радуешься?
— Вот этому и радуюсь. Мышей развелось там видимо-невидимо, да такие жирненькие, такие вкусненькие!
— Зачем ты, Дрозд, понарошку свистишь, понапрасну дразнишь?
— А я не дразнюсь.
Ну, как же: целый вечер зовёшь: «Дятел, идём чай пить, идём чай пить!» — а где у тебя чай?
— Нету чаю.
— С какой же стати зовёшь?
— А я не зову. Я сам к тебе на чай напрашиваюсь!
— Брысь, Коровища! Как ты смеешь меня рвать-щипать, листочки обкусывать?!
— Чего ж не обкусывать.
— Да я ведь — Крапива! Я твои губищи пожгу, язычище обстрекаю!
— Хоть ты и Крапива, а молода ещё грозиться. Стрекалки не выросли!
— Нехорошо, Голавлик: глаза таращишь, а не здороваешься. Будто в рот воды набрал!
— Фу-ух-буль-буль! Ох, погоди. Не воды набрал, а воздуху глотнул нечаянно. Никак теперь не отдышусь!
— Ох-ох, это что за птица передо мной?
— Я Пуночка-подорожничек. А ты кто?
— А я Барсук-землекоп. Чего это я тебя раньше не видывал?