«Недавно на семинаре в Кфар Сабе я слышал выступление Ионы Дегена и был им совершенно очарован. Поэтому я и стал читать эту его публикацию.
…Зачем это всё написано? Чтобы понравиться Ионе Мецгеру или Овадье Йосефу (Два видных раввина - Д.) и внести ещё и свой вклад в то навязчивое и постоянное религиозное зомбирование людей, которым и так переполнены русскоязычные средства массовой информации?
А что касается того, что в торе и талмуде есть ответы на все вопросы, то мы это уже проходили: нас учили, что они в "трудах классиков марксизма". Остаётся только ввести тору и талмуд в программу обязательных курсов на медицинских факультетах израильских университетов».
Этот отзыв меня не удивил. Мне отлично известна психология советских атеистов. Я тоже был им. До тридцати одного года. Подчёркиваю – советских атеистов, адептов религии Атеизм. Потому что атеизм – это религия, отвергающая существование Творца. Отвергающая без всяких доказательств. Но именно верующего они обвиняют в слепой вере в недоказуемое. Они неправы. Верующий человек, к сожалению, не религиозный, то есть, не соблюдающий ВСЕХ 613 мицвот, я могу на основании данных современной науки достоверно показать им присутствие Творца, без Которого существование по меньшей мере органического мира не возможно. У меня нет представления, Кто или Что такое Творец. Я знаю, что это не дед с бородой, изображённый на миллионах христианских икон. Мне ближе всего высказывание Эйнштейна о Творце, установившим и поддерживающим порядок во Вселенной.
Но рассказ начну с пустячка, случившегося со мной ещё в пору, когда я был железобетонным атеистом. В 1946 году я написал коротенький рассказ «Придурок». С тех пор коротенькие рассказы у меня появляются и сейчас. В 1996 году был опубликован сборник таких рассказов – «Голограммы». «Совпадение?» один из рассказов этого сборника. Вот он.
В тот день вместо подготовки к гистологии я вдохновенно сочинял очередную главу повести. Потом друзья скажут, что это самое лучшее из всего написанного мною. А еще через тридцать лет единственный экземпляр рукописи будет безвозвратно утерян. Но в тот день я писал, как две славных девушки, Аля и Тася, посетили в госпитале раненого паренька.
Почему Аля и Тася? Не знаю. Так написалось. Вообще в тот день я едва успевал записывать фразы, которые сами по себе вырывались из души.
Еще не совсем пришедший в себя, я направился в сквер недалеко от дома и пристроился на скамейке рядом с пожилой супружеской парой. Старики ушли. Их место заняли две симпатичных девушки. Познакомились. Студентки педагогического института.
Потрясенный, я сорвался и принес только что законченную главу. Нет, у меня не было привычки читать незавершенных произведений, да еще незнакомым людям. Но как Аля и Тася могли поверить в то, что именно их именами я назвал придуманных героинь моей повести?
В этом рассказе нет и намёка на вымысел. Всё было именно так, как написано. Вот только, когда я писал этот рассказ, не придал особого значения фразе «Вообще в тот день я едва успевал записывать фразы, которые сами по себе вырывались из души». Теперь именно ради этой фразы процитировал рассказ. Ту главу я не сочинял. Кто-то диктовал её, а я должен был успеть записать.
Мне кажется, что нечто подобное случалось у меня, когда появлялись некоторые стихи. Но я не могу убедить в этом даже себя. Пожалуй, один случай кажется мне вполне вероятным. Это когда летом 1945 года я читал свои фронтовые стихи в московском Доме литераторов. Как меня топтали! И вот где-то под конец бичевавшего и непонятного мне разноса у меня написалось стихотворение «Товарищам фронтовым поэтам». Сколько времени необходимо для того, чтобы под диктовку записать четыре четверостишия? Да ещё при том, что прислушиваешься к тому, что о тебе говорят. Но ведь стихотворение это существует. Я прочёл его там же вместо заключительного слова. Кто продиктовал мне это стихотворение? Возможно ли написать его с такой скоростью, да ещё в такой обстановке?
Это всё, как я уже сказал малоубедительные пустячки. Но есть в моей биографии три события, которые, если не привлечь трансцендентальное, вообще не поддаются объяснению. Именно о них я собирался рассказать. Одно из этих событий выпадает, так как наш сын уверил меня в том, что ему есть логическое объяснение. Меня он не убедил. Но если есть хоть тень сомнения, не буду настаивать.
Итак. 21 января 1945 года командир батальона отдал мне приказ на атаку. Атака без артиллерийской подготовки, без поддержки пехоты. И это в Восточной Пруссии, где у немцев была невероятная оборона. Рота моя состояла из шести танков Т-34, двух танков ИС и четырёх 152-миллиметровых самоходных орудий. То есть не рота, а неизвестно что. Я отдал приказ на атаку. Рота с ревущими дизелями не сдвинулась с места. Ретроактивно можно в какой-то мере попытаться оправдать неподчинившихся танкистов. Девятый день наступления без минуты отдыха. Колоссальные потери. Страх, который в таких условиях трудно преодолеть. Но ведь приказ. Решил, что есть только один выход из положения. Личный пример. Скомандовал: «Делай как я!» и поехал, уверенный в том, что машины пойдут за мной. Не пошли. Мне уже некогда было думать о роте. Перемахнули через первую немецкую траншею. Всё внимание на второй, откуда по нам открыли огонь. А на корме у меня шесть десантников со станковым пулемётом. Должен уточнить, это очень важно. За боем наблюдал в перископ из командирской башенки. Поле зрения очень ограничено. В этот момент видел только то, что впереди танка. Только. И вдруг, повторяю, не видя ничего, кроме траншеи впереди себя, чуть ли не в панике закричал: «Башню вправо!» и тут же «Бронебойный!». У меня был отличный экипаж. Башня немедленно повернулась вправо и звякнул клин затвора орудия. Я успел увидеть немецкий танк. И ещё успел подумать, что это - наш выстрел, или в казённике своей же пушки разорвался наш снаряд?
Что я почувствовал? Почему успел отдать две команды? Стреляющему и башнёру. Я ведь не видел немецкого артштурма. Не видел! Не мог его видеть! Кто мной отдал команды? Я не мог отдать этих команд, не видя цели.
Только в госпитале, получив письмо из батальона, я понял, что произошло. Ребята написали, что случившееся расследовали чуть не все суперспециалисты бригады. Немецкий танк сгорел. Он не мог быть подбит после того, как была подбита моя машина. Немецкий снаряд сделал своё дело. Стрелять из моего танка было некому и не из чего. Стреляющий, башнёр и лобовой стрелок убиты. Механик-водитель и командир тяжело ранены. Орудие повреждено. Осмотрели сгоревшую немецкую машину. После попадания нашего снаряда она уже не могла выстрелить. Остается только один единственный вывод. Это невероятно, но два танка выстрелили друг в друга одновременно. Ладно. Чудо. Но почему я отдал эти две команды? Я отдал их, или кто-то мной это сделал?
Учтите, я был, как уже написал, железобетонным атеистом, когда снова и снова в течение долгих лет задавал себе этот вопрос. И, разумеется, не находил ответа.
Но третий случай уже не вызывал у меня сомнений. О втором, который ещё вызывал, не стану рассказывать, так как сын опроверг его трансцендентальную природу. Мне кажется, что напрасно. Но, занимаясь научной работой, привык к тому, что, если есть хоть малейшее возражение, результат опыта не может считаться достоверным.
После обычного операционного дня в больнице я вёл амбулаторный приём в поликлинике. Можно сказать, что он тоже был обычным. Между вышедшим пациентом и пациентом вошедшим перерыв считался на секунды. До десяти. Простите за физиологическую подробность. Если бы мой мочевой пузырь был на грани разрыва, я не мог бы позволить себе встать и выйти для его опорожнения.
Зашёл очередной пациент. И вдруг во время его осмотра я почувствовал необходимость зайти в кабинет физиотерапии. Зачем? Почему? Кабинет физиотерапии посещал крайне редко и то по самой крайней необходимости. При этом, никогда не было никакой срочности. Случилось необычное. Я прервал осмотр больного и быстро пошёл в кабинет физиотерапии. Вошёл в него в тот момент, когда сестра выключила аппарат индуктотермии и начала разматывать кабель волновода, спиралью обматывавший предплечье больного. Не отдавая себе отчёта, зачем я пришёл сюда, внимательно посмотрел на руку и подумал, что это же соленоид. Но если это соленоид, то, значит, индуцируется магнитное поле. При чём же здесь термия? Тепловая процедура, осуществляемая током высокой частоты? Надо ли забивать гвозди микроскопом? Ведь нагреть тело можно соллюксом, и кварцем, и грелкой, и… Но мне известны случаи, когда индуктотермия действительно оказала лечебный эффект. Следовательно, это не тепло, а магнитное поле. Но тогда, зачем высокая частота, если достаточно обычных пятидесяти герц, или даже постоянного тока?