Удивительная женщина! Преодолев косность своей семьи, усвоив грамоту самостоятельно, когда, стоя в детстве за дверью, слушала, как обучают братьев, не имея учительского диплома, преодолев множество препятствий, она всю жизнь отдала любимому делу – народным школам. Началось с увлечения книгой Чернышевского «Что делать?» (Не отсюда ли и вопросительная нота в названии указателя «Что читать…»?), даже была попытка открыть швейную мастерскую. Позже создание подпольной школы для крестьянских детей в селе Алексеевка, – ее вызвали к судебному следователю, в повестке было сказано, что она обвиняется в уголовном преступлении, – «в нарушении постановлений о воспитании юношества». И ученики – их тоже вызвали, допрашивали, – крестьянские дети, дав показание следователю, что Христина Даниловна их учила «по азбучке», сами уже смогли расписаться, – таково было для них первое применение школьной науки.
Алчевская описывает в своей книге обыск у петербургского общественного деятеля, основателя народных воскресных школ в столице, Николая Александровича Варгунииа, с которым близко была знакома и обменивалась опытом по школьному делу, – Варгунин приезжал в Харьков и многое там для себя почерпнул. Человек одинокий, он нежно любил маленькую племянницу, дочь умершей от чахотки сестры, и воспитывал ее вдвоем со старушкой теткой. Ребенку была отдана лучшая комната в доме, со светлыми занавесками, розовыми обоями, парижскими игрушками…
«…И вот у двери этой комнаты, этой „святая святых“, стояло несколько чужих людей – жандармов с тупыми физиономиями и бессердечием грубых невежественных людей… Нет, он не пустит их в эту комнату, он защитит это нежное больное дитя, он унизится, он упросит, он отстоит силою! Пусть отрывают они всюду доски полов, как отрывали в предыдущих комнатах; пусть роются во всех его интимных письмах и бумагах; пусть посягают на все его сокровища – лишь бы ему отстоять эту заветную комнату…»
Справедливо отметив, что именно это волнение и просьбы возбуждают подозрение «синих» людей (определение Алчевской), она далее пишет:
«…Еще минута – и девочка, вся перепуганная и трепещущая при виде этих людей и бледного лица дяди, истерически рыдает в своей розовой постельке, а старая тетя, понявшая вдруг весь ужас происшествия, стоит перед жандармами, точно грозный призрак, в одной белой ночной рубахе».
Следует (привожу в сокращении) диалог старой женщины с жандармом:
«– Не угодно ли вам одеться, сударыня?»
«– Одеться?.. Да разве вы люди? Слыхали ли вы, что в старину помещики не считали за людей своих рабов и ни малейшим образом не стеснялись их присутствием? Они были не правы, поступая так; но я права, презирая вас и ваше гнусное ремесло!..»
Между тем, пишет Алчевская, в соседней комнате плакал несчастный Варгунин, обвиняя себя в том, что не сумел отстоять близких от насильственного вторжения. Жандармы продолжали рыться в бумагах, ничего запретного не находя. Вокруг дома собралась хмурая толпа.
«Что думала эта толпа, эти рабочие в то время, как оскорбляли и позорили их благодетеля?! Что думали интеллигентные люди, содействовавшие, быть может, стачке на фабриках?…»
Эта глава «Из дневника» посвящена памяти Варгунина, скончавшегося после обыска от сердечного припадка.
Остается напомнить, что написаны эти строки женой денежного магната, главы банковских обществ. Но такова была моральная сущность Алчевской, ее взгляды. Не напрасно правительство боялось ее влияния на «воспитание юношества», если все окружающие, включая мужа, испытывали это влияние.
Запись о Варгунине сделана за три года до встречи с Чеховым в Ялте. Но не пора ли вернуться туда, в солнечный апрельский Крым девятисотого года? Вернуться теперь, когда в найденном мною письме почти не осталось «белых пятен» и Вторая версия уже налилась соком, как поспевающий на ветке плод.
Итак, – Вторая версия.
Христина Даниловна Алчевская, деятельница народного просвещения, выпустившая при содействии учителей основанной ею воскресной школы указатель «Что читать народу?», будучи в Ялте, переживает тяжелый душевный кризис, – озабоченность мужа банковскими делами она принимает за охлаждение к ней как к женщине. Единственным светлым лучом в эту весну явилось для нее знакомство с Чеховым, которому она послала «свои рецензии при письме». Рецензии, которые, по свидетельству Алчевской, Антон Павлович оценил так высоко.
Во Второй версии легко объяснялось, почему Чехов хотел показать эти рецензии Горькому, писателю, вышедшему из народа, – ведь это был отзыв о его вещах, рекомендованных для народного чтения…