1896 год. Лидия Алексеевна посылает Чехову брелок в форме книги с зашифрованными в нем словами: «Если тебе понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее».
О том, что брелок прислала Чехову Лидия Алексеевна Авилова, долгие годы никто не знал. Немирович-Данченко в своих воспоминаниях с удивлением отметил, что слова, зашифрованные на медальоне, который Нина Заречная дарит Тригорину, взяты Чеховым из его же рассказа «Соседи». Немирович пытается разобраться в своем открытии, «…эта фраза дышит самоотверженностью и простотой, свойственной чеховским девушкам… Может быть, Чехов полюбил это сильное и нежное выражение женской преданности и хотел повторить его» (Немирович-Данченко. «Из прошлого». М., «Асайепна», 1936).
В 1937 году, прочтя эту главу о Чехове, Авилова написала Немировичу и получила ответ.
«Многоуважаемая Лидия Алексеевна! Очень благодарю Вас за письмо. Если Вы разрешите воспользоваться Вашим рассказом о медальоне, я это сделаю в ближайшем новом издании книги. Разумеется, с указанием от кого я это получил. Так сказать, на Вашу ответственность.
…С искренним приветом Вл. Немирович-Данченко». (Архив семьи Авиловой. На конверте штемпель 19.10. 37.)В книге «Из прошлого», переизданной Немировичем в 1938 году, читаем:
«Писательница Л. А. Авилова прислала мне письмо, из которого разрешила мне извлечь следующее:
„В то время, как Антон Павлович писал эту пьесу („Чайку“. – И. Г.), он получил через редакцию „Русской мысли“ брелок в форме книги, на котором с одной стороны было вырезано название сборника, а с другой цифры… Подарок был анонимный… Антон Павлович смутно догадывался о том, кто прислал ему этот брелок, и придумал оригинальный способ послать благодарность и ответ: он заставил Нину подарить такой же медальон Тригорину и только переменил название сборника и цифры.
Ответ дошел по назначению в первое же представление „Чайки“. Артисты, конечно, не подозревали, что, играя драму, они в то же время исполняли роль почтальона“».
Так писала она в 1937 году, по-прежнему оставаясь в тени, не назвав себя, не открыв имени той, что прислала брелок Чехову, – «подарок был анонимный», «ответ дошел по назначению…».
Сообщила, как об известном ей факте.
Трудно не воздать должное столь редкостной сдержанности.
Не сказались ли в этом уроки Чехова?..
Встретясь с ней на маскараде, он сказал, что ответит ей со сцены. «На многое», – сказал он. И он ей ответил на многое в «Чайке».
Вспомним реплики Тригорина, обращение к Нине Заречной, подарившей ему медальон, и в нем те же слова, что на брелоке Авиловой:
«Тригорин. Как грациозно! Какой прелестный подарок. (Целует медальон.)»;
«Тригорин (в раздумье). Отчего в этом призыве чистой души послышалась мне печаль и мое сердце так болезненно сжалось?»;
«Тригорин. Такой любви я не испытал еще…»;
«Тригорин. Остановитесь в „Славянском базаре“… Дайте мне тотчас же знать…»
Запоминая указанную в пьесе страницу и строчку, скрывшую шутливую реплику, взятую Чеховым из ее книжки, она упустила многое.
«Я ловила каждое слово, кто бы из действующих лиц его ни говорил, я была напряженно внимательна, но пьеса для меня пропадала…» – напишет она потом в своих воспоминаниях.
И все же – и это тем удивительней, после такого признания, – пьеса не пропала для нее. Достаточно прочесть короткую, но необычайно яркую рецензию Авиловой на премьеру «Чайки» в Александринском театре, скромно названную «Письмо в редакцию», – она появилась в «Петербургской газете» через два дня после скандального провала, 20 октября 1896 года:
«…Говорят, что „Чайка“ не пьеса. В таком случае посмотрите на сцене „не пьесу“! Пьес так много… Я не знаю, как сделал Чехов: пришли на сцену люди, и так как эти люди давно жили до бенефиса г-жи Левкеевой и будут жить после бенефиса, то пришли они со своими радостями и страданиями, которые дала им жизнь, и стали жить перед публикой… Публика любит силу, любит, чтобы перед ней боролись. Тригорин мало боролся. Он не плакал и не бил себя кулаком в грудь. Вы спросите: почему же он этого не делал? Я не знаю почему. Я думаю, что он забыл о том, что на один этот вечер перенесся на подмостки. Он просто жил, как жили все кругом, не заботясь о том, что на них смотрят гг. рецензенты…»
Какая острая, современная – с сегодняшней точки зрения – оценка! Не только пьесы «Чайка» – всей новой чеховской драматургии. Так она писала, почти единственная в те первые дни, противоборствуя улюлюканью публики и «господ рецензентов».
И – в той же рецензии о самой Чайке: