— Ничего, — бодро сказал Бакстер, — пиво оно и в Африке пиво.
— Давайте петь студенческие застольные песни, — предложил Риццо.
Ливайн посмотрел на него.
— Ты серьезно? — спросил он.
— Лично я, — сказал Бакстер, — терпеть не могу всей этой университетской чепухи. По мне, главное — жизненный опыт.
— Деревня, — сказал Риццо, — гордись, что сидишь в обществе трех лучших интеллектуалов армии.
— Я не в счет, — сказал Ливайн. — Я карьерист, и точка.
— Вот и я о том же, Натан, — сказал Бакстер. — У тебя диплом колледжа, а добился ты того же, что и я, хотя я и в школе не доучился.
— Беда Ливайна в том, — сказал Риццо, — что он самый ленивый раздолбай в армии. Делать ничего не хочет и боится пустить корни. Он как зерно, брошенное на камни, где нет ни клочка земли.
— И когда поднимается солнце, — улыбнулся Ливайн, — оно сжигает меня, и я усыхаю. Как ты думаешь, какого черта я столько времени сижу в казарме?
— Риццо прав, — сказал Бакстер, — в этом смысле форт Таракань в Луизиане — самое каменистое место.
— И солнце там жарит будь здоров, это точно, — сказал Пикник.
Они сидели, пили пиво и трепались до трех часов утра. Уже в фургоне Пикник сказал:
— Господи, этот Риццо говорит как заведенный.
Ливайн сложил руки на животе и зевнул.
— Кто-то ведь должен говорить, верно?
На рассвете Ливайн проснулся от громкого рева и оглушительного грохота, раздававшегося в самом центре пустыря.
— Арррр, — зарычал Ливайн, зажав уши. — Что за чертовщина?
Дождь перестал, и Пикник уже вылез из машины.
— Ты только посмотри, — сказал Пикник.
Ливайн высунул голову из кабины и огляделся. В сотне ярдов от их машины один за другим, словно гигантские стрекозы, взлетали армейские вертолеты, которые, очевидно, отправлялись обследовать то, что осталось от поселка Креол.
— Вот тебе на, — сказал Пикник. — Выходит, ночью они уже были здесь.
Ливайн закрыл глаза и откинулся на сиденье.
— Ночи здесь темные, — сказал он, наладившись спать.
Проснулся около полудня, голодный и с пульсирующей болью в голове.
— Пикник, — рявкнул он, — где здесь дают пожрать?
Пикник продолжал храпеть.
— Эй, приятель! — Ливайн схватил его за волосы и несколько раз тряхнул.
— Чего тебе? — спросил Пикник.
— Слушай, здесь есть полевые кухни или вообще какая-нибудь еда? — поинтересовался Ливайн.
Риццо вылез из своего фургона и подошел к ним.
— Ну вы и лодыри, — сказал он. — Мы уже с десяти часов на ногах.
Чуть дальше на площадке приземлялись вертолеты с пострадавшими и, выгрузив их, взлетали вновь. Рядом стояли санитарные машины, суетились врачи и санитары. Вокруг было полно фургонов, джипов, грузовиков, солдат в рабочей форме, и лишь изредка в этой толпе мелькали младшие офицеры в хаки и армейские чины со звездами.
— Боже мой, — сказал Ливайн, — что за дурдом.
— Тут полно газетчиков, фотографы из «Лайфа», наверное есть и кинорепортеры, — сказал Риццо. — Теперь это зона бедствия. Официально.
— Ничего себе, — сказал Пикник, прищурившись. — Гляньте, какие девушки.
Несмотря на летние каникулы, здесь было много студенток — и несколько довольно симпатичных, — бродивших в толпе защитного цвета. Бакстер повеселел.
— Я был прав, — сказал он. — Если достаточно долго торчать в Таракани, то наверняка подвернется что-нибудь стоящее.
— Тут прямо как на Бурбон-стрит[16] в день получки, — сказал Риццо.
— Не трави душу, — сказал Ливайн и чуть погодя добавил: — Какой здесь, к черту, Новый Орлеан.
Ярдах в двадцати он заметил фургон с надписью на борту «131-й батальон связи». Машина была основательно помята, одно крыло отсутствовало.
— Эй, Дуглас! — крикнул Ливайн.
Сидевший у переднего колеса фургона долговязый рыжий РПК[17] поднял голову.
— Ну, ёлы-палы, — отозвался он. — Где же это вы, парни, так застряли?
Ливайн подошел к нему.
— Когда вас сюда перебросили? — спросил Ливайн.
— Ха, — сказал Дуглас, — меня и Стила отправили прошлой ночью, сразу после урагана. Чертов ветер сдул нас с дороги.
Ливайн посмотрел на машину.
— Как там вообще? — спросил он.
— Хуже некуда, — ответил Дуглас. — Единственный мост снесло. Саперы наводят понтонную переправу. От поселка ни хрена не осталось. Все залило водой, река поднялась футов на восемь. Там только здание суда стоит, оно из бетона. И жмуриков немеряно. Их на буксирах вывозят и складывают, как поленья. Вонь несусветная.