- Подождите! – громко заявил он. – Водка у кого-нибудь из вас имеется?
Казаки переглянулись. Ну что же, в этом никто отказать не мог. Казак на коне подъехал поближе и поднес баклажку к потрескавшимся губам Куницкого. Ян пил долго, чуть ли не до дна, захлебываясь и отфыркиваясь. В конце концов, казак оторвал баклажку от его рта.
- Хватит, - буркнул. – Там и мне должно что-то остаться. Ладно, с жизнью попрощался? Поручил душеньку Богу?
- Погодите… Еще нет…
Тот лишь покачал головой с усмешкой. Ян задрожал. Все он видел, будто в тумане, весь мир как будто бы отплывал от него. Глядел, и ничего не видел; был здесь, но только лишь чувствовал, как его подводили под дерево, а один из гайдуков накинул ему петлю на шею. Куницкий уже знал, как все произойдет – в старом, польском стиле: надели петлю, а потом погонят коня, на котором он сидит…
Боже, спаси меня, печально подумал шляхтич. Ну почему ты столь несправдлив? Все это не должно закончиться так, как сейчас. Почему ты хочешь, чтобы моя жена жила в позоре и унижении? Почему ты ничего не делаешь? Я тебе верил, а ты меня так подвел…
- Оставьте этого человека!
Гайдуки замерли. Куницкий обернулся. За ним стояло трое всадников: Яцек Остржицкий, Марчин Мелециньский и немой слуга Анны – Мыцко. Плечом к плечу. В тусклом рассветном освещении блестели извлеченные из ножен сабли.
- Отпустите его!
Казаки замялись. А потом схватились за оружие. Глупцы! Противники налетели на них словно вихрь. Двое запорожцев даже не успело вскочить на лошадей. Остржицкий рубанул одного из них в грудь; второй отскочил, только разогнавшийся конь Мыцко ударил его на скаку грудью, и казак с воплем исчез под копытами. Двое оставшихся бросились: один на Мелециньского, а второй к Куницкому. Этот закрутил арканом, чтобы ударом выгнать коня из-под ног шляхтича, только Мыцко был быстрее. Он подскакал к нему и замахнулся саблей. Казак заорал, а отрубленная рука упала на землю, пятная траву кровью.
Последний из слуг старосты завернул коня и бросился бежать. Мелециньский опустил саблю на перевези и схватил кроцицу. Целился недолго, пуля попала в самый центр спины. Казак взмахнул руками и салился с седла; его же конь заржал и поскакал вперед, волоча зацепившееся в стременах тело.
Куницкий склонился в седле. Он упал бы, если бы товарищи не подскочили к нему с обеих сторон, ссадили на землю, придержали. Мыцко с бешенством в глазах схватил деревянные колодки и в порыве ярости с нечеловеческой силой разломал петлю, снял с шеи своего хозяина цепь, после чего с плачем бросился к ногам Яна. Куницкий упал в объятия Мелециньского и Остржицкого. Он не плакал, только слезы, не спрашивая, стекали из-под век.
- Ты жив, жив, жив! – шептал Марчин, - прости меня… Я предал тебя, бросил…
- Нет… Спас. Сейчас ты меня спас…
- Это не мы, - отозвался Остржицкий. – Это наш господин. Погляди, он едет к нам.
Куницкий поглядел в ту сторону. Из леса выехала небольшая группа всадников. Скакали они быстро, весело крича, а во главе их на громадном вороном жеребце ехал могучий шляхтич в малиновой делии и кунтуше. То был Борута… Он подъехал к Куницкому.
- Ты жив, - сказал дьявол, - и будешь жить, потому что я так постановил. Я обязан был спасти тебя…
Куницкий молчал. Тот дал знак рукой, и к Яну подошло двое слуг. Они содрали с Яна пропитанные потом, окровавленные и грязные лохмотья. Какое-то мгновение Куницкий стал перед Борутой в чем мать родила, после чего слуги надели на него шелковую сорочку, шаровары, на ноги натянули мягкие сафьяновые сапоги. Сверху надели дорогой жупан и превосходный, позолоченный кунтуш из дамаска. Затем на голову наложили колпак из рысьего меха с усыпанным бриллиантами подвесом и закрепили на поясе длинную зигмунтовку25. Кто-то из всадников привел вороного коня-андалузца с седлом, украшенным золотом и серебром. Куницкий сел на коня. Осмотрелся, узнал в окружавших его мужчинах чуть ли не всех шляхтичей из округи. Всех тех, у кого на руке имелся знак Новины.
- Где моя жена? – спросил он у Боруты.
- В Вилькове.
- Тогда за мной! – воскликнул Ян.
Когда староста вошел в комнату, его встретило молчание. Анна полулежала на ложе, прижимая к груди разорванное платье. На старосту она глянула с враждебностью. Тот понимал, что ей было за что на него сердиться, но, говоря по правде, его это никак не волновало. Стадницкий подошел к ней, словно бы желая, чтобы женщина восхитилась его богатыми жупаном и шапкой. Усмехнулся.
- Ненавижу тебя!
Стадницкий даже не дрогнул. Он встал перед женщиной руки в бока.