В помещение поочередно вошли несколько мужчин. Казаки придерживали оседланных лошадей, впереди всех быстро шел какой-то невысокий старичок с длинной седой бородой, в высокой собольей шапке, украшенной пером цапли. Старец странным образом прихрамывал, и только лишь когда он вошел в круг света, Бертран заметил, что у него нет одной ноги, которую заменял деревянный чурбак.
- Приветствую, приветствую вас, пан Мурашко, - воскликнул тем временем высокий темноволосый шляхтич и пал в объятия старика. – Это же кучу лет не виделись! А это что, хрен подери, с костылем сталось? В каком-то борделе в капкане прихлопнули?
- Подборский изменник из фальконета6 меня подстрелил! – выкрикнул старик. – Наехал я на того сучьего сына, после того, как он луг дедовский у меня захватил. И подстрелили меня сразу же после того, как я ему амбары и гумна подпалил! Ничего, я ему еще покажу, он меня еще попомнит!
- Присаживайтесь, присаживайтесь, пан Мурашко. – Эй, жид7, - крикнул темноволосый. – Мед неси! И мигом, а не то бороду рвать станем!
Вблизи, при свечах, пан Муращко выглядел гораздо более представительно, чем в скупом свете факела. Пускай и пожилой, но выглядел он свежим и здоровым, на нем был черно-золотой жупан и обшитая мехом делия8. Прихрамывая, он приблизился к столу и вот тут увидел приютившегося на краешке француза.
- А это что еще за чудо! – воскликнул он. – Немчура! Немчура в нашей корчме?!
- Это кавалер де Кюсси. Из Франций сюда приехал, чтобы Речь Посполитую описать.
- Речь Посполитую? Ты только, шот9, хорошо про шляхту пиши. Потому что, ежли чего плохого прочитаю, то, Богом клянусь, отрублю тебе твою башку крашеную, как Мурашко прозываюсь. – Старик приблизился к Бертрану и протянул руку. – А я – Серафин Мурашко, герба Кисель, немчура. Не знаю, правда, дошла ли моя слава до Парижа. А знаешь ли ты, пан-брат, такого толстого маркиза де Монтеспиона? Не знаешь? Ха, и наверняка ведь не знаешь, потому что я, когда в молодости в лисовчиках10 служил, башку ему отрубил под Эппингеном, когда мы Лотарингию занимали. Ну, и чего сидишь так шот? Нашего польского языка не знаешь? Так компаньон мой по кубку, ученый проповедник Войчех Деболенцкий говорил, что даже в небе по-польски говорят, а сам Адам тоже поляком был.
Худой еврей спешно присеменил к столу, неся бутыль золотистого напитка. Разлил мед по стаканчикам. Все чокнулись, выпили. Мед был крепкий, пряный, разогревающий. Ну что же, даже де Кюсси признавал, что различные виды пива и меда были в Речи Посполитой единственной достойной внимания вещью.
Какое-то время все сидели молча. За окнами и в дымоходе выл ветер, метель сыпала снегом в ставни, а от печи расходилось приятное тепло. Мед-липец был крепким, у Бертрана де Кюсси быстро зашумело в голове.
- Твое здоровье, пан Мурашко! – воскликнул высокий шляхтич. Бертран невольно пожелал уклониться от исполнения следующего тоста. Мурашко заметил это.
- Что? Не выпьешь с нами?! – выкрикнул он. – Пей до дна! Пей до дна! Наш мед лучше этих ваших королевских ссак. Здоровье пана Боруцкого!
- Здоровье! Здоровье!
Снова выпили. Де Кюсси почувствовал, что голова быстро кружится. Все уселись.
- Начинай тогда первым, пан Боруцкий,- сказал Мурашко.
Высокий, темноволосый шляхтич подкрутил ус.
- И о чем бы вы хотели услыхать, пан Серафин? О девках? О сражениях? Про оружное исполнение прав?
- Обо всем. А еще про выпивку и шляхетскую честь.
- Про честь. Послушай тогда, пан Мурашко. Другие еще не прибыли, и я тогда расскажу тебе правдивую историю, случившуюся годы и годы тому назад.
Де Кюсси подставил уши. И как раз тогда темноволосый шляхтич начал рассказывать.
рассказ первый
ЧЕРНЫЙ ГЕРБ НОВИНА
Заблудился. В конце концов, пришлось признать это самому себе. Падал дождь, а лес казался повсюду таким же самым – везде мрачные, истекающие каплями воды деревья, и нигде не было видно ему конца. Под спутанными ветвями становилось все темнее, наступали понурые, осенние сумерки; глинистую тропку, по которой он ехал, покрывали желтые листья.
Проклятое невезенье преследовало Куницкого с самого начала путешествия. Поначалу, сразу же за Каменцом, сломались оба колеса повозки, потом пали два коня, и теперь, когда он оставил челядь и нагруженный добычей воз в Баре, просто-напросто заблудился в мрачных лесах над Бугом.
Постепенно дождь перестал падать, сорвался легкий ветер. Он громко шелестел втыями, сотрясая с них тучи серебристых капель. Деревья по обеим сторонам дорожки вдруг расступились, открывая небольшую полянку, поросшую кустами с багряными листьями. Прямо посредине пустого пространства стояла старая хижина – похоже, какая-то разваленная корчма. Много подобных строений осталось в тех сторонах со времен последнего татарского наезда. Привлекательным все это никак не выглядело, но Ян двинулся к развалине. Что ни говори, но дае в такой древней халупе на голову не лило.