-- ...вообще носится, как с писаной торбой,-- закончил я не понятную никому ворчливую фразу. Я как бы серчал на своего "товарища", который надоел мне со своими глупостями и особенно с ножом.
Подошедший к костру как-то по-своему меня понял, придвинулся к огню поближе. Это мне не понравилось. Навязчивый очень к ночи. Никакого доверия и дружбы не вызывал этот сумеречный, худощавый, как тень, человек. Что бродит он по чужим кострам?
-- У вас тоже хороший нож,-- сказал он, кивнув на мою финку, облепленную чешуей подлещиков, которая валялась у костра.
-- Да это так... финка,-- ответил я, намекая, что у моего товарища ножичек похлеще. Вот только что же он с ним сделал? Почему ищет?
Может, он его метал? Куда метал? В дерево? Зачем? Совсем дурак? Возможно.
Нет, мне не хотелось, чтоб товарищ мой был таким дураком, который мечет ножи в деревья. Может быть, он его мечет в рыбину, вышедшую на поверхность? В жереха? А ножик на веревочке? Неплохо. Редкость, во всяком случае,-товарищ, который мечет нож в жереха, вышедшего на поверхность реки! Такой мне по нраву.
-- Финка... У меня тоже когда-то была...-- сказал сумеречный человек и взял в руки мою финку, пощупал лезвие подушечкой большого пальца.-Вострая...
-- Положь на место.
-- Что ж, и потрогать нельзя?
-- Нельзя... Это нож... моего товарища.
Товарищ мой мифический, кажется, обрастал ножами. Один он метал в жереха, второй валялся у костра.
-- У него что ж, два ножа?
-- Больше,-- ответил я.-- Я точно не считал. А у вас есть нож?
-- Отобрали,-- махнул он рукой.
-- Отобрали?
-- Когда брали -- тогда и отобрали... а нового не успел завести...
Вот так. Его, оказывается, брали. Я это сразу почувствовал.
Сумеречный человек молча смотрел на огонь. Кажется, вспоминал задумчиво о том славном времени, когда у него еще не отобрали нож. Интесно, что он делал этим ножом? Похоже -- ничего веселого. Разговор о ножах мне нравился все меньше и меньше.
-- А зачем товарищу-то вашему столько ножей?
-- Андрюхе-то? -- переспросил я.
Мне казалось, что "товарищу моему" пора получить какое-то имя. И оно возникло легко и просто: Андрюха. Рыжий, большой, даже огромный Андрюха, немного лысоватый. Метнул нож в жереха, да не попал.
Нож хоть и на веревочке, а утонул, и вот теперь Андрюха ныряет посреди реки, идет нож. Мне ясно было видно, как ныряет огромный Андрюха посреди тихой реки, шарит по дну пальцами.
-- Что ж он делает с ножами-то? -- отчего-то хихикнул сумеречный.-Солит, что ли?
-- Мечет,-- лаконично ответил я. И все-таки добавил, пояснил: -- В жереха!
Человек, у которого отобрали нож, задумался, вполне напряженно размышляя, каким образом Андрюха может метать нож в жереха. Работа эта проходила с трудом, и я, чтоб поддержать усилия, добавил:
-- Он у нас... вообще... ножевик.
Это слово особой ясности не внесло, и я отошел немного от костра и покричал в сторону реки:
-- Андрюха-а-а... Андрюха-а-а! ..
С берега никто не ответил. Голоса женщин или чаек давно уже там утихли.
-- Как бы не утоп...-- пробормотал я себе под нос.
-- Да не утопнет,-- успокоил меня человек, лишенный ножа,-- сейчас подойдет.
-- Пора уж,-- ворчал я на Андрюху.-- Уха готова... ладно, пускай пока поостынет.
Я снял с огня котелок, отставил в сторону. Пар от ухи не стал смешиваться с дымом костра, встал над котелком отдельным пенным столбом. Человек сумеречный к ухе не придвигался, но сидел прочно, поджидая, как видно, Андрюху.
-- Ладно,-- сказал я,-- остынет... похлебаем, пока нет Андрюхи. А ему оставим.
Я протянул ложку сумеречному.
-- Ну, давай, пробуй.
-- Да уж дождись товарища-то,-- сказал он, встал и быстро пошел от костра в сторону деревни.
-- Эй, да погоди ты, постой. Попробуй ухи, тут на всех троих хватит...
-- Да ладно,-- не оглядываясь, махнул он рукой. Быстро надвигалась ночь,и фигура его пропала, удаляясь от меня в поле. Скоро ее уже не было видно.
Я хлебнул ухи, подсолил, поперчил. Потом отошел немного от костра и снова крикнул туда, в сторону реки:
-- Андрюха-а-а-а... Андрюха-а-а! ..
Совсем уже стемнело, когда я услышал издалека:
-- Иду-у...
---------------------------------------------------------------------------------------------
Нулевой класс
Приехала к нам в деревню новая учительница. Марья Семеновна.
А у нас и старый учитель был -- Алексей Степанович.
Вот новая учительница стала со старым дружить. Ходят вместе по деревне, со всеми здороваются.
Дружили так с неделю, а потом рассорились. Все ученики к Алексей Степанычу бегут, а Марья Семеновна стоит в сторонке.
К ней никто и не бежит -- обидно.
Алексей Степанович говорит:
-- Бегите-ко до Марьи Семеновны.
А ученики не бегут, жмутся к старому учителю. И, действительно, серьезно так жмутся, прямо к бокам его прижимаются.
-- Мы ее пугаемся,-- братья Моховы говорят.-- Она бруснику моет.
Марья Семеновна говорит:
-- Ягоды надо мыть, чтоб заразу смыть.
От этих слов ученики еще сильней к Алексей Степанычу жмутся.
Алексей Степанович говорит:
-- Что поделаешь, Марья Семеновна, придется мне ребят дальше учить, а вы заводите себе нулевой класс.
-- Как это так?
-- А так. Нюра у нас в первом классе, Федюша во втором, братья Моховы в третьем, а в четвертом, как известно, никого нет. Но зато в нулевом классе ученики будут.
-- И много? -- обрадовалась Марья Семеновна.
-- Много не много, но один -- вон он, на дороге в луже стоит.
А прямо посреди деревни, на дороге и вправду стоял в луже один человек. Это был Ванечка Калачев. Он месил глину резиновыми сапогами, воду запруживал. Ему не хотелось, чтоб вся вода из лужи вытекла.
-- Да он же совсем маленький,-- Марья Семеновна говорит,-- он же еще глину месит.
-- Ну и пускай месит,-- Алексей Степанович отвечает.-- А вы каких же учеников в нулевой класс желаете? Трактористов, что ли? Они ведь тоже глину месят.
Тут Марья Семеновна подходит к Ванечке и говорит:
-- Приходи, Ваня, в школу, в нулевой класс.
-- Сегодня некогда,-- Ванечка говорит,-- запруду надо делать.
-- Завтра приходи, утром пораньше.
-- Вот не знаю,-- Ваня говорит,-- как бы утром запруду не прорвало.
-- Да не прорвет,-- Алексей Степанович говорит и своим сапогом запруду подправляет.-- А ты поучись немного в нулевом классе, а уж на другой год я тебя в первый класс приму. Марья Семеновна буквы тебе покажет.
-- Какие буквы? Прописные или печатные?
-- Печатные.
-- Ну, это хорошо. Я люблю печатные, потому что они понятные.
На другой день Марья Семеновна пришла в школу пораньше, разложила на столе печатные буквы, карандаши, бумагу. Ждала, ждала, а Ванечки нет. Тут она почувствовала, что запруду все-таки прорвало, и пошла на дорогу. Ванечка стоял в луже и сапогом запруду делал.
-- Телега проехала,-- объяснил он.-- Приходится починять.
-- Ладно,-- сказала Марья Семеновна,-- давай вместе запруду делать, а заодно и буквы учить.
И тут она своим сапогом нарисовала на глине букву "А" и говорит:
-- Это, Ваня, буква "А". Рисууй теперь такую же.
Ване понравилось сапогом рисовать. Он вывел носочком букву "А" и прочитал:
-- А.
Марья Семеновна засмеялась и говорит:
-- Повторение -- мать учения. Рисуй вторую букву "А".
И Ваня стал рисовать букву за буквой и до того зарисовался, что запруду снова прорвало.
-- Я букву "А" рисовать больше не буду,-- сказал Ваня,-- потому что плотину прорывает.
-- Давай тогда другую букву,-- Марья Семеновна говорит.-- Вот буква "Б".