Поручик Рылеев: «Я делал ему намеки о существовании общества, имеющего целью переменить образ правления в России, но он неохотно входил в суждения о сем предмете, и я оставил его».
Полковник князь Трубецкой: «Разговаривая с Рылеевым о предположении, не существует ли какое общество в Грузии, я также сообщил ему предположение, не принадлежит ли к оному Грибоедов. Рылеев ответил мне на это, что нет, и сколько помню, то прибавил сии слова: «он наш».
Штабс-капитан Александр Бестужев: «В члены его не принимал я, во-первых, потому, что он меня старее и умнее. А во-вторых, потому, что жалел подвергнуть опасности такой талант, в чем и Рылеев был согласен».
19 февраля были допрошены члены Южного общества. С. И. Муравьев-Апостол подтвердил прежнее показание: «Грибоедов не был принят в члены общества нашего».
Члены Следственного комитета тонко продумали тактику допросов, задавали свои вопросы как бы утвердительно: «Когда и кем был принят Грибоедов», а не иначе: «Был ли он членом общества», пытаясь запутать и запугать декабристов: дескать, нам все известно.
Но полковник Пестель ответил: с Грибоедовым не знаком.
Генерал-майор Волконский: знаком мало.
Штаб-ротмистр Барятинский: только слыхал о нем.
Полковник Давыдов: видел Грибоедова всего один раз.
И только юный поручик Бестужев-Рюмин один ответил на вопрос о связи с Ермоловым: «Не зная ни истинного образа мыслей, ни характера Грибоедова, опасно было его принять в наше общество, дабы в нем он не сделал бы партии для Ермолова, в котором общество наше доверенности не имело».
Итак, версии о Грибоедове как связном, посреднике между Кавказским корпусом, Северным и Южным обществами доказать не удавалось. Десять главных заговорщиков ответили отрицательно на поставленный вопрос.
Ответили или — не проговорились, выгораживали поэта? Но у следствия оставалась другая возможность, последняя: допрос самого Грибоедова. Версия еще не отпала…
24 февраля Грибоедова доставили в комендантский дом Петропавловской крепости. Там плац-майор накинул ему на голову мерзкий колпак и повел, как слепого. В зале колпак сняли, и Грибоедов увидел за длинным столом членов Следственного комитета. Многих он знал: петербургского военного генерал-губернатора П. В. Голенищева-Кутузова, князя А. Н. Голицына. И наверно, вспомнил, что в знаменитой пушкинской эпиграмме князь был аттестован как «холопская душа» и «просвещения гонитель»… Рядом сидели А. X. Бенкендорф (будущий шеф жандармов) и великий князь Михаил Павлович. Николай I не постеснялся назначить членом Следственного комитета представителя царствующей семьи. Родной брат царя оказался судьей декабристов, выступавших за уничтожение самодержавия. Председательствовал военный министр А. И. Татищев. Среди членов комитета Грибоедов заметил еще одно знакомое лицо — делопроизводителя Андрея Ивановского и вспомнил, что встречался с ним на собраниях Общества любителей российской словесности.
Посыпались первые вопросы. Они были пространны, и, пока генерал Левашов задавал их, Грибоедов мог продумать ответ, сообразить, где таится подвох. Потом Левашов внушительно произнес:
— Комитет требует показаний ваших о том, в чем именно состояли смелые насчет правительства суждения, что находили вы вредным в правительстве и в чем заключались желания ваши лучшего.
Это был главный вопрос. Ответчика, должно быть, рассчитывали поймать именно на нем. Но Грибоедов, видимо, ждал его. За долгие дни заключения понял, что зря сказал на первом допросе о «смелых суждениях». Скажешь, о чем судили, спросят: с кем? Ждут новых фамилий. Он вспомнил совет Любимова и ответил:
— Суждения мои касались до частных случаев, до злоупотребления местных начальств, до вещей всем известных… Я не способен быть оратором возмущения, терпеливо ожидая времени, когда моя служба или имя писателя обратят на меня внимание… правительства, перед которым я был бы еще откровеннее.
Стоп! Вот это сказал напрасно: «Был бы еще откровеннее». Могли спросить: что он имеет в виду? И тогда…
Не спросили.
Затем начался второй круг однотипных вопросов. По документам следствия теперь видно, что они имели целью сбить допрашиваемого с толку и поймать на противоречиях.
Снова говорил Левашов, мягко, убежденно, как будто сожалея, что обвинение так явно…
— По показанию Оболенского, вы дня за три до отъезда из Петербурга решительно были приняты в члены тайного общества. Объясните: какое вам дано поручение насчет приготовления умов к революционным правилам в кругу вашего пребывания и распространения членов общества?