Познакомившись с библиотекой Пушкина, особенно остро ощущаешь справедливость этих слов.
Заглянем в прошлое
За высокими окнами — солнечный зимний день. Может быть, от его яркого света так весело в небольшой уютной гостиной. На рояле раскрыты ноты известного в начале XIX века романса. Его любили петь в доме Ростовых…
«Приподняв голову, опустив безжизненно-повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась посередине комнаты и остановилась.
«Вот она, я!» — как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней…
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь… она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки-судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», — говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки-судьи ничего не говорили и только наслаждались этим необработанным голосом, и только желали еще раз услышать его».
Эту страницу романа «Война и мир» на поминает интерьер гостиной XIX столетия, воссозданный в зале Литературного музея Пушкинского дома, посвященном жизни и творчеству Л. Н. Толстого. А рядом — портреты героев войны 1812 года — М. И. Кутузова, М. Б. Барклая-де-Толли, генерала Н. Н. Раевского, поэта Дениса Давыдова и рисунки, отражающие эпизоды партизанской войны и ее героев-крестьян. На белом стенде — слова Л. Н. Толстого: «Я старался писать историю народа».
Литературный музей Пушкинского дома — крупнейшее в Советском Союзе хранилище картин, портретов, памятных и историко-биографических материалов о жизни и творчестве русских и советских писателей.
Входишь в залы музея (а посвящены они Л. Н. Толстому, И. А. Гончарову, А. Н. Островскому, И. С. Тургеневу, М. Ю. Лермонтову, Н. В. Гоголю) и словно попадаешь в другую эпоху. Начинаешь ощущать ее сразу же — по картинам, портретам, мебели. И за каждым экспонатом не только жизнь его бывшего владельца, но и подвиг того, кто сохранил, сберег вещь, ставшую реликвией. Наверное, это не так легко — век или полвека хранить, например, карандашный рисунок М. Ю. Лермонтова «Черкес с лошадью», который по блистательному исполнению можно приписать перу лучших художников, изображавших лошадей, — Делакруа или Орловскому; из поколения в поколение передавать тоненькую серебряную ручку А. А. Фета или орехового дерева письменный стол И. А. Гончарова, сработанный известным петербургским мебельщиком Гамбсом.
…Удивительна способность вещей передавать ощущение времени, делать его зримым. Они позволяют нам заглянуть в прошлое, прочувствовать атмосферу быта и того духовного мира, в котором находился писатель. Нас тесно обступают приметы прошлого времени. Гравюры, литографии, рисунки — уникальные свидетельства о Петербурге XIX — начала XX столетия, надежный «путеводитель» по городу, в архитектурном облике которого теперь многое сдвинулось, исказилось или вовсе исчезло. Портреты современников воссоздают окружение писателя. Назначение некоторых предметов, прежде столь распространенных, теперь уже не всякому понятно. Зачем, например, нужна маленькая бронзовая лопаточка? Оказывается, исписанные страницы раньше посыпали песком — еще не было промокашки…
А это что за странные ножницы? Ими можно было аккуратно, не запачкавшись, снять нагар со свечи…
Знакомы ли вам прототипы литературных героев Тургенева? Здесь, в музее, они представлены в рисунках, портретах и фотографиях. В зале Толстого над витриной с десятью черновыми вариантами романа «Анна Каренина» висит портрет старшей дочери А. С. Пушкина Марии Александровны Гартунг. Некоторые черты ее внешности писатель воспроизвел в облике Анны Карениной.
Как современники оценивали творчество писателей, которые теперь являются классиками русской литературы? Из экспозиции, посвященной И. С. Тургеневу, мы узнаем, насколько триумфальным был путь «Записок охотника» по странам мира: Англии, Франции, Германии, Америке, Австралии…
«Европа единодушно дала Тургеневу первое место в современной литературе», — извещал в 1883 году лондонский журнал «Атенеум». А. Доде писал Тургеневу: «Я с глубоким восхищением прочел „Записки охотника“». Ромен Роллан в юношеском дневнике утверждал, что из каждого рассказа «Записок» «мог бы выйти целый роман Толстого».
«При чтении Ваших сцен из русской жизни мне хочется трястись в телеге среди покрытых снегом полей и слушать завывание волков!» — обращаясь к Тургеневу, экспансивно восклицал Гюстав Флобер.