На другой день рано поутру Орлик пришел к Мазепе и застал его сидящим в конце стола, и перед ним крест с животворящим древом; увидавши Орлика, гетман стал говорить: «Так как вчера дело мое через присылку письма от Лещинского открылось перед тобою, то перед всеведущим богом протестуюся и присягаю, что я не для приватной моей пользы, не для высших гоноров, не для большего обогащения и не для иных каких-нибудь прихотей, но для вас всех, для жен и детей ваших, для общего добра матки моей отчизны, бедной Украйны, всего войска запорожского и народа малороссийского, для повышения и расширения прав и вольностей, хочу, при помощи божией, так сделать, чтобы вы ни от московской, ни от шведской стороны не погибли. А если б я для каких-нибудь приватных моих прихотей дерзнул это сделать, то побей меня, боже, и невинная страсть Христова на душе и на теле». Сказавши это, Мазепа поцеловал крест и потом опять обратился к Орлику: «Крепко я надеюсь, что ни совесть твоя, ни добродетель, ни природная кровь шляхетская не допустят тебя изменить мне, пану своему и благодетелю, однако, для лучшей конфиденции, присягни». Орлик присягнул, но не мог удержаться, чтобы не сказать: «Если виктория будет при шведах, то вельможность ваша и мы все будем счастливы; если же при царе, то и мы пропадем, и народ погубим». — «Яйца курицу не учат, — отвечал Мазепа, — или я дурак, что прежде времени отступлю без крайней нужды? тогда передамся шведам, когда увижу, что царское войско не будет в состоянии оборонить не только Украйны, но и своего государства от шведской потенции. Я говорил в Жолкве царю: если король шведский и Станислав с войсками своими разделятся, и первый пойдет в государство Московское, а другой в Украину, то мы не можем обороняться нашим войском слабым, истощенным частыми походами; я просил царя, чтоб оставил нам на помощь хоть 10000 своего регулярного войска; что ж мне отвечал? не только десяти тысяч, и десяти человек не могу дать, обороняйтесь сами как можете! Это меня и заставило послать ксендза тринитара, капеллана княгини Дольской, в Саксонию, чтобы там, видя какую ни есть мою к себе инклинацию [10] по-неприятельски с нами не поступали. Однако же верность мою к царскому величеству буду продолжать до тех пор, пока не увижу, с какою потенциею Станислав к границам украинским придет, и какие будут прогрессы шведских войск в государстве Московском, и если не в силах будем защищать Украйны и себя, то зачем же сами в погибель полезем и отчизну погубим?»
Согласно с этим планом действий, Мазепа отвечал королю Станиславу 18-го сентября, что указ его не может исполнить и никаких дел не может начинать по следующим причинам: 1) Киев и другие крепости в Украйне осажены великими гарнизонами, под которыми казаки, как перепела под ястребами, не могут голов поднять. 2) Все силы уже сосредоточены в Польше, недалеко от Украйны. 3) В Украйне начальные и подначальные, духовные и мирские, как разные колеса, не в единомышленном находятся согласии: одним хорошо в протекции московской, другие склонны к протекции турецкой, третьи любят побратимство татарское, по природной к полякам антипатии. 4) Самусь[11] с прочими полковниками, по недавних бунтах, опасаясь от войск польских мести, навряд склонятся к Речи Посполитой, и потому надобно сперва стараться войско и целый царод к единомыслию приклонить по обеим сторонам Днепра. 5) Он, Мазепа, имеет постоянно подле себя несколько тысяч регулярного великороссийского войска, которое бодрым оком смотрит на все его поступки. 6) Республика польская раздвоена еще. Мазепа обещал только не вредить ни в чем интересам короля Станислава и войскам шведским.
Мысль, что сношения его с неприятелем, по неосторожности Станислава, известны хотя одному человеку на Украйне, Орлику, тревожила Мазепу; на присягу последнего он не вполне полагался и потому хотел еще действовать угрозами: «Смотри, Орлик, — говорил он генеральному писарю, — додержи мне верность; знаешь ты, в какой я милости у царя, не променяют там меня на тебя; я богат, а ты беден, а Москва гроши любит; мне ничего не будет, а ты погибнешь». Угроза действовала на Орлика; с другой стороны, сильно связывала данная Мазепе клятва; постоянно приходил также на мысль покойный Мокриевич, который, будучи, подобно Орлику, генеральным писарем, обвинил гетмана Демьяна Многогрешного в измене, и какую потом за это получил честь? Гетман Самойлович лишил его писарской должности, его вытеснили из Украйны, и везде, во все продолжение жизни, был он укоряем и поносим от мирских и духовных лиц, особенно от архиепископа черниговского, Лазаря Барановича, который где бы ни встретил Мокриевича, в церкви или в гостях, прямо в лицо ему и всем вслух называл Иудою, предателем пана, своего, ехидниным порождением, а когда антидор[12] ему давал, то обыкновенно говорил: «И Христос Иуде хлеб дал и по хлебе вниде в он сатана». Наконец, Орлику приходило в голову и то, что, по великороссийскому уложению, доносчику первый кнут. В то время как он колебался таким образом, решилось дело Кочубея[13], и Мазепа получил сначала в царском письме к нему, а потом в публичных грамотах милостивое обнадеживание, что не будет дано веры никаким клеветам, на непорочную верность гетмана и всякий клеветник восприимет достойную казнь. Это царское обнадеживание окончательно отвратило Орлика от мысли о доносе.
11
Самусь Самойло Иванович — наказный гетман Правобережной Украины, один из руководителей казацкого восстания 1702–1704 гг. на Правобережной Украине против польского господства; после поражения восстания перешел на Левобережную Украину, выступил против изменника Мазепы.
13
Кочубей Василий Леонтьевич — доверенное лицо И. С. Мазепы. После женитьбы Мазепы на дочери Кочубея их отношения испортились. Кочубей написал на Мазепу несколько доносов, которые были расценены как проявление личной неприязни к Мазепе. Был выдан Мазепе; казнен им в июле 1708 г.