- Да не молчи же ты, сучка, - прошипела она, обращаясь к глупой машине. И о счастье - от сделанного наугад тычка в еще одну кнопку, из динамиков хлынула музыка: Джони Митчелл, сопровождаемая электрическими гитарами, синтезаторами и обработанной компьютером барабанной дробью. Брайан сказал вчера, что питает к ней искреннее уважение - к Джони Митчелл, то есть, - за то, что ей хватило смелости столь радикально сменить направление, за то, что она не желает прилаживаться к ожиданиям, рожденным прошлым. «Точь-в-точь как ты, дорогая» - похвалил он ее, Линду, то есть.
Брайан был практикующим шиатцу целителем, работал со звездами, немного знал Джони Митчелл и даже получил как-то приглашение на один из ее нечастых концертов, который прослушал из-за кулис. «Она действительно хороша - даже лучше, чем я ожидал».
А вот это, интересно, какого дьявола значит?
Линда вдруг сообразила, что в квартире звонит телефон.
Вообще-то, звонил он уже довольно давно, просто Линда думала, что это такой звуковой эффект, сопровождающий песню, которую исполняла сейчас Джони Митчелл - отповедь духу потребительства, содержавшую, среди прочего, записанные на пленку высказывания случайных людей: «Я люблю мой “порш”» и прочее.
- Алло?
- Привет, это Элен.
Выходит, не Эд.
- Э… Элен? Как ты меня нашла?
- Ты же сама на прошлой неделе дала мне этот номер.
- Правда?
Нелепица какая-то, все равно что назвать дочери телефон супермаркета, в который она иногда заскакивает за покупками, или номер поезда, которым ездит в город.
- Ну да, - подтвердила Элен, голос ее звучал устало, напряженно, измотанно. - Сказала, что теперь твой дом будет здесь. Что у тебя, наконец, имеется будущее, а не одно только прошлое.
- Неужели?
- Послушай, мам. У меня все плохо. Мне нужно на время уехать.
- Уехать?
- Эти журналисты, которые лезут к нам с тех пор, как мы разбогатели - они меня просто достали. Газеты приклеили мне кличку «Наследница Сперома», а я хочу быть обычным человеком и никому не мозолить глаза! А тут еще газетчики пронюхали, где я живу, проследили за машиной, на которой Фергюса возят в садик.
- И что?
Пращи и стрелы душечки-судьбы несколько очерствили Линду: она же сумела по-новому сбалансировать энергетические потоки своей жизни, отчего же и другим не проделать то же самое?
- Эти газетчики… - продолжала стенать Элен. - Им непременно нужно знать мое мнение о папиной ссоре с прочими членами корпорации «Спером», о купленном им Моне, которого он и называет-то «Монетом», о его аресте за вождение в пьяном виде. И все время спрашивают, известно ли мне, куда пропал Вилли Спинк, и… и что я думаю о твоем разрыве с папой. Шляются вокруг моего дома… толпами, мама, орут что-то в окна и двери. Я больше так не могу. Я оставляю Фергюса папе и уезжаю в Тунис.
- В Тунис? А как же я?…
- Ну, я думаю, тебе лучше со мной не ехать. Газетчики…
- Нет, я о другом, - дыхание Линды стало прерывистым. Что все это значит? - Как ты можешь оставить мальчика на попечение человеку вроде твоего отца?
- Не говори ерунды, мама. Папа любит Фергюса. Ему нужен кто-то, о ком он сможет заботиться. Он просто одинокий мужчина пятидесяти с лишним лет, растерявший всех друзей и получивший слишком много денег. Побудет немого дедушкой, ему это только на пользу пойдет.
- Я… Так когда ты уезжаешь?
- Считай, что уже уехала, мам, - ответила Элен, тоже теперь дышавшая со всхлипами. - Я звоню из аэропорта. Фергюс дома.
- Что значит «дома»?
И тут единственное дитя, произведенное Линдой Джером на свет, заплакало, сотрясая дрожащим голосом оптические волокна телефонной линии.
- Я больше не знаю, что это значит, - простонала Элен. - Скажи, вы с папой уже развелись?
Когда телефонная трубка снова легла в свою пластмассовую вмятинку, Линда обнаружила, что в доме сильно похолодало. Она знала, что отопительные батареи Брайана снабжены (как почти у всех теперь) «Спером-приставкой», однако не знала, где эта штука находится и как включается. Дрожа в своем купальном халате, она вспомнила горячую ванну, которую разделила вчера с Брайнаном, вспомнила, как хорошо в ней было. И, замявшись всего лишь на миг, чтобы сообразить, где тут у него ванная комната, вернулась к теперь уже беспенной, лишившейся целомудрия воде и на пробу окунула в нее палец.