Смелые слова, острые мысли, и однако ж, что-то во всем этом не сходилось. Я видел, что временами работа все-таки достает Карен, и под конец дня, вынимая из кассы выручку, она ощущает себя выжатой почти досуха, сохранившей только одну способность - всплакнуть.
- В чем дело? - как-то решился спросить я.
- Передозировка дерьма, - вздохнула она.
Отчаянно жаждая сблизиться с ней, я расспрашивал Карен о детстве. Странно, но, наводя женщину на разговор о детстве, ты нередко подталкиваешь ее, причем неуклонно, к сексуальной близости - и гораздо вернее, чем заводя разговоры о сексе. В мои разгульные холостяцкие деньки, завершившиеся женитьбой, а там и разводом, я обнаружил, что могу, сидя за рюмочкой, обсуждать с женщиной множественные оргазмы и под конец вечера она все равно посмотрит на часы и объявит, что ей нужно поспеть на поезд 10.37. А вот если навести ее на воспоминания о давно покинутом родном доме или заставить показать альбом со старыми фотографиями, то вечер мы с ней почти наверняка закончим в постели.
Итак, я спросил у Карен о ее детстве. Она отвечала охотно и довольно пространно, и я лишь по прошествии какого-то времени сообразил, что ни о родителях своих, ни о прошлом она ничего, в сущности, не рассказала. Просто ухитрилась повернуть разговор к одной из своих излюбленных тем.
- Знаете, - задумчиво говорила она, - труднее всего мне было мириться в детстве с тем, что почти все персонажи моих любимых книжек - мальчишки.
Разговаривали мы в коридоре, рядом с кабинками, и Карен все пыталась получить от торгующего сигаретами автомата пачку «Мальборо лайт».
- Золушка и все прочие меня интересовали мало. Уж слишком явной выдумкой они были. А мне хотелось думать, что где-то и вправду происходит то, о чем рассказывается в книгах. Когда я была маленькой, мне нравились «Черный скакун», «Кошачьи проказы», «Винни Пух» и особенно «Ветер в ивах» - все эти истории про волшебный лес, дикую чащу и речные берега.
Карен не так чтобы очень нежно потыкала в кнопки автомата - в правильном, как она полагала, порядке - и отступила на шаг. Черные волосы ее теперь особенно четко прорисовались на фоне желтого плаката «Сосущих студенток».
- Я, видите ли, отдала бы все, лишь бы обратиться в Рэта или в Крота - даже в Иа-Иа. Они были такими настоящими.
- Настоящими?
- Им никогда не приходилось оправдываться за то что они существовуют. Их принимали такими, какие они есть. У них было пространство, принадлежавшее им естественным образом , им не требовалось работать локтями, чтобы его заполучить. И к тому же они вольны были чувствовать себя счастливыми или несчастными, одиночками или партийными животными - кем хотели, тем и чувствовали.
- Но были же книжки и про девочек?
- Я их никогда особенно не любила. Там, где появляются женщины, возникает напряженность. И всем персонажам книги приходится туго, женским в особенности. Вы этого не замечали? Странно.
Я этого не замечал. Сказанное ею походило на вступление к студенческой работе по литературе - Карен, наверное, случалось когда-то писать такие.
- Думаю, - продолжала она, - читать и писать я училась главным образом для того, чтобы сочинить продолжение «Ветра в ивах», продолжение, в котором все мои любимые персонажи обратились бы в женщин. Я бы очень аккуратно отпечатала его на бумаге такого же формата, как у настоящей книги, сделала бы рисунки. Что-нибудь наподобие: «Однажды утром Рэт проснулась и поняла, что сейчас просто-напросто взорвется» - примерно в таком роде.
- Странно, что вы не стали детской писательницей.
Выражение боли пронеслось по лицу Карен - я по неведению наступил на больную мозоль. И тут же с опозданием понял: мы достигли близости, к которой я так стремился, но от нее уже ничего не осталось. Карен, сдирая целлофан со свежей пачки сигарет, нахмурилась:
- Теперь нет никакого смысла писать детские книжки. Просто не осталось детей, чтобы их читать. Девочек волнует только одно - величина их титек. И если такое место, как Дремучий лес , существует, они отправляются в него с единственной целью - расстаться с невинностью.