и занимать вас разговорами. Мне еще велели смотреть в оба, и даже очень. И вот
я перед вами, все говорю и говорю, а вы делаете вид, что не слушаете меня и
лишь смотрите на кусок жестяной полоски с названием улицы. А я могу и дальше
говорить. Мое дело – занимать вас разговором, пока не прибудет поезд; но вы,
мой генерал, ведите себя тихо, ведь у меня на случай ружье на изготовку, и если
вы вдруг взбрыкнете, я, мой генерал, при всем моем почтении к вам, спущу курок.
Осталось-то всего ничего. Сами увидите, через несколько минут поезд
остановится, и когда из вагонов выйдут чиновники с государственными бумагами,
они нам скажут, остаетесь ли вы у нас по-прежнему национальным героем или
совсем наоборот: объявят, что вы — последняя сволочь.
Переводы Эллы Брагинской
ИСТОРИЯ НЕМОЙ ЛЮБВИ
(Из цикла “Невстречи в любви”)
Мне не нужна тишина,
ведь уже не о ком думать.
Атауальпа Юпанки
С Мабель меня познакомила новая мода; я, правда, не большой ее приверженец,
но иногда все-таки хочется одеваться прилично и носить брюки более широкие
или более узкие, как она того требует. Но дело не в моде, а в Мабель, о которой я
хочу рассказать, хотя ее образ удаляется от меня все дальше и дальше,
превращаясь в расплывчатое и грустное воспоминание.
Она была младшей из трех сестер, немых от рождения, которые владели
маленьким ателье в одном из небогатых районов Сантьяго. Оно же служило им и
жильем. Тяжелая темная штора отделяла гостиную от мастерской, куда заходили
клиенты, и, когда я впервые переступил их порог, мне показалось, что я очутился
в каком-то ином мире, населенном карликовыми пальмами и папоротниками, в
уютной атмосфере покоя и умиротворенности.
Мабель и ее сестры зарабатывали на жизнь шитьем, в основном перешивая
галстуки и шляпы. За несколько минут своими чудесными руками они превращали
пестрый широченный галстук в изящную красивую вещь, которая подошла бы и к
вечернему итальянскому костюму. Кроме того, они показывали совершенно
бесплатно клиенту, чаще всего толстому и потному, как красиво (а не
треугольным, уже немодным, узлом) завязать галстук, чтобы он был похож на
галстук наследника английского престола. Иногда к ним заходил человек в
широкополой шляпе, а через несколько минут он получал тирольскую шляпку,
которую охотно надел бы сам австрийский канцлер.
Понимать сестер, особенно Мабель, было очень легко: они умели говорить
губами, слышали же довольно хорошо, а если клиент четко произносил слова,
могли читать их по его артикуляции.
Мне понравился их сразу, и я начал носить им мои галстуки. У двух старших
сестер были очень энергичные жесты, характерные для немых. Мабель, наоборот,
была спокойной, неторопливой, и все, что она произносила губами, читалось в
выразительном блеске ее глаз. Чем-то она притягивала меня к себе. Нет, о любви
речь не шла, по крайней мере вначале. Мне просто приятно было сознавать, что
Мабель принадлежит к тому молчаливому миру, где для меня тоже есть место.
Она казалась мне волшебной феей, которая появлялась из-за тяжелой темной
занавески, когда я заходил в помещение для клиентов, и я сразу чувствовал, что
жизнь имеет какой-то смысл. Не знаю, как это объяснить — я ощущал себя там в
безопасности.
Когда все мои галстуки были уже перешиты, я начал покупать их в магазинах
старых вещей. На этих невероятных экземплярах, которые вышли из моды
раньше, чем я родился, красовались деревенские пейзажи с коровами, памятники
национальным героям, звезды спорта, портреты певцов. На меня смотрели, как на
сумасшедшего, и старались всучить весь товар, что годами валялся в витринах.
Мабель очень быстро разгадала мои трюки. Ни у одного мужчины не могло быть
такого количества галстуков, да еще таких экстравагантных. Однажды вечером
глазами, губами и жестами она сказала мне, что не нужно разоряться, покупая
старые галстуки, а если мне приятно приходить к ним, то она будет этому очень
рада.
Жизнь моя совсем переменилась. Я перестал играть в биллиард, перестал пить
пиво с приятелями. Каждый вечер после работы, делая большой крюк, чтобы не
встретить своих дружков, я направлялся к дому немых сестер. Мы пили чай с
печеньем и разговаривали обо всем на свете, после чая включали радио и молча
слушали музыку и песни знаменитой тогда певицы Мабель Фернандес. Потом