аплодисментов. Стало быть, мой милый, именно я, сделавший из тебя артиста, и
есть твой самый настоящий друг.
Но ты, дорогой — и уж прости, что говорю это сейчас, при таких страшных
обстоятельствах, таких нелепых, — всегда был упрямым, хуже осла.
Сколько раз я тебе говорил: “Друг, талант талантом, но человеку надо знать, где
край”. Только говорить с тобой становилось все труднее и труднее, сейчас я
понимаю — у тебя от славы крыша поехала.
Но вспомни, как я негодовал, думал, умру от злости, когда ты безо всякой
репетиции выходил на арену, да еще пьяный, и не мог сделать ничего путного. А
мне — объясняй уважаемой публике, что ты спотыкаешься на ровном месте вовсе
не с перепою, а наоборот — блюдешь пост, как любой уважающий себя факир. И
уж грех не вспомнить, чего мне стоило добиться твоего выступления на
телевидении, а ты накануне ночью, не сказав ни слова, оставил в залог шелковую
накидку факира в одном из портовых борделей. Пришлось оббегать все
публичные дома в порту, чтобы выкупить эту роскошную накидку, в которой ты
всегда выходил на арену. И вот так, расспрашивая всех тамошних путан, я нашел
наконец ее в борделе — она лежала вместо скатерти на засаленном столе. “Да я
куплю у вас эту занавеску”, — сказал мне их разнаряженный педик; откуда ему
знать, что я двадцать ночей не спал, все пальцы исколол, вышивая знаки зодиака
на твоей накидке в том самом порядке, в каком они указаны в альманахе
“Бристоль”.
Сколько раз тебе было говорено: “Не ходи пить в цирковом костюме, подумают,
что ты полоумный”. А ты — ноль внимания, только радовался, что тебя
принимают за пакистанского посла.
Ох, друг! Дружок, прости, что повторяюсь, но ты был упрямей, чем осел.
И вот теперь сижу здесь, выкурил чуть не целую пачку сигарет и все думаю,
думаю, голову сломал, но не могу представить, где ты взял эту чертову саблю!
Если верить нашему карлику, ты, набравшись как следует, сказал: “Пришел час
для Али Касама, теперь он сумеет показать такое, чего никто не видывал в этом
сраном цирке. Хватит Али Касаму, лучшему факиру на земле, глотать гвозди, он
проглотит саблю, всю целиком. Кавалерийскую саблю, без соли и по самую
рукоятку!”
Когда мне позвонили, друг, я сидел себе за рюмочкой моего вина, ты-то знаешь, я
люблю эти некрепкие вина, от них в душе покой, тишина и никаких скандалов.
Наоборот — собираешься с мыслями и придумываешь новые номера, которые
приносят бешеные аплодисменты. И сказать по правде, дружище, я как раз
обдумывал один потрясающий номер, невиданный-неслыханный, для него надо
лишь удвоить дозу заморозки – и все дела; к тому же во мне прибавилось веры в
тебя. Я уже готов был довериться тебе по-настоящему, а иначе разве оставил бы
тебя без пригляда на трех последних представлениях, но Бог правду видит. А
публика, она никогда не любила тебя по-настоящему, ты нет-нет да и допустишь
какой-нибудь промах под занавес.
Когда мне позвонили, дорогой, я помчался сломя голову. Ты же знаешь, я всегда
спешил тебе на выручку, только прости, браток, честно говоря, меня смех
разобрал, когда увидел, как тебя выносят на носилках: сидишь, скрестив ноги, рот
распялен, и оттуда торчит половина сабли.
Нет, когда увидел все это, у меня ноги подкосились, но под конец стало смешно от
такого дикого зрелища, хоть глаза у тебя были закрыты и две струйки крови
стекали изо рта. Мне стало смешно оттого, что санитары скрутили тебе руки, ведь
с тебя станет, запросто мог бы вытащить саблю или, наоборот, засунуть ее еще
глубже, чтобы выиграть спор.
Прости, что говорю все это теперь, но тебя, милый, как ни бейся, ничто не брало.
Санитар сказал, что саблю вытащили и скоро мне все отдадут. Я спросил, что
значит “все” — саблю? А он в ответ: и саблю, и тебя. Как зашьют, так вы и
получите вашего покойничка, сказал.
А на улице, дружище, какая-то женщина плачет в голос. Ну почему бы не сказать
раньше, что ты женат! Она меня такими проклятьями осыпала. Грозила тюрьмой
— мол, я один в ответе, втемяшил тебе в голову чушь насчет факира. Я всю ее
брань проглотил молча, ты меня знаешь. Сказал только: “Я, сеньора, выучил его
цирковой профессии, я, между прочим, его менеджер и, главное, его настоящий
друг”. А она кричит и кричит, что это я виноват, что из-за меня ты умом рехнулся.
И вот каково мне тут! Сижу жду, когда тебя вынесут, может завернутого в накидку,
которую я собственноручно вышивал, она, помнишь, сразу принесла нам удачу. А