Ух, как вы все это нам пели, мой генерал! Черт возьми! Говорили из своего
личного вагона, зароняя в нас надежду о жизни в богатстве, а рядом с вами —
мистеры из Company. Вы нам говорили, что когда поезд доедет до другого края
непролазной сельвы, вы устроите такой порядок, при котором все граждане по
очереди смогут есть рыбу из обоих океанов на каждую святую пятницу. Вы нам
обещали такие огромные хлебы, что придется издать президентский декрет об
ограничении их размеров, иначе эти хлебы не внести в дом. Вы нам сулили, что у
нас будет уйма денег, а все проигрышные билеты лотереи заранее
повытаскивают дети-подкидыши. А мы радостно отбивали ладоши, мой генерал,
до тех пор, пока ваш поезд не скрывался в горных лесах.
Вы помните, генерал, тот день, когда ваш поезд остановился с диким скрежетом и
уже без мистеров из Company? Ваш поезд заполнил тогда наши улицы солдатами,
потому что вы согнали нас, как скот, на главной площади, чтобы сообщить, что
нам объявили войну, что спокойная праздная жизнь закончилась и настало время
показать, что мы могутные мужики.
В одно мгновенье по вашей воле звуки гитар сменились жалостными криками тех,
кто вас молил устами, почерневшими от ненависти и пороха: “Позволь умереть
нам сразу, генерал, посмотри, посмотри — снаряд отнял у меня обе ноги,
либеральную и консервативную, теперь уж мне не дойти ни туда ни сюда.
Посмотри, генерал, я теперь кусок дерьма, пусти в меня пулю, здесь, на месте,
пусти эту пулю прямо промеж моих глаз, которые угасли намного раньше, прежде
чем узнать вас на портрете, нарисованном на бумажках в сто песо, сделай
милость, генерал!” А вы в ответ: “Не притворяйся увечным, дубина, раз есть руки,
– значит, можно показать всю мужскую оснастку”.
И вот, вы нас одели в солдатскую форму, мой генерал. В вашем поезде был
вагон, где хирурги с пилой в руках осматривали умирающих и именем родины
наспех отпиливали конечности и прочие члены, которые, по их разумению, могли
пригодиться. Поезд вез нас пока еще целехоньких к полям сражений, но мы
больше не надеялись остаться с руками-ногами и всем прочим, если вернемся.
Поезд уже был не в радость. Женщины теперь не выходили к его прибытию,
чтобы вы стали крестным отцом их седьмого ребенка, как в добрые старые
времена, когда вы брали младенцев на руки, не разбирая, зачаты они по закону
на белых простынях или стали плодом греха во время карнавального разгула.
Вы помните то утро, когда поезд не сдвинулся с места и вы в закрытом вагоне
били по лицу инженеров, которые подсунули вам фальшивые географические
карты. Это был тот самый день, когда, еще толком не проснувшись, мы узнали,
что наш город в осаде.
Нам оставалось лишь положиться на судьбу и надеяться, что как-то вылезем из
беды. И чего нам это стоило! Мы спалили лес и все, что было посажено нашими
руками. Мы свели огнем поля зеленого ячменя и плантации самых сладких
бананов, мы не пожалели эвкалиптовые леса, исцеляющие от чахотки, и луга, где
паслись коровы наших помещиков. Мы все свели огнем. Языки его пламени можно
было видеть с берегов двух океанов, и клубы дыма сделали черными бараньи
личики ангелочков в этих окаянных небесах, которые оставили нас, беззащитных
и сирых. Мы свели огнем священного патриотизма все и засеяли наши поля
четырехлистным клевером. Мы переловили всех зайцев и у каждого отрезали все
четыре лапки; остались миллионы шариков, пушистых и окровавленных, которые
пытались бежать, опираясь на свои длинные уши, и все это для того, чтобы ваши
солдаты, генерал, прицепили к воротникам не одну, а четыре заячьи лапы,
которые служат оберегом. Мы раздали всем скапулярии, на которых были
изображены все до единого святые, указанные в альманахе “Бристоль”. Это были
огромные скапулярии, и самые отъявленные еретики кутались в них как в одеяла,
когда их до потрохов пробирала дрожь тропической лихорадки. В то самое время,
мой генерал, вы, сидя на своем кресле безраздельной власти, издали
чрезвычайный президентский указ военного времени, согласно которому горб —
это добрая примета, и всем горбунам, проживавшим на нашей территории,
назначили пожизненную пенсию, размер которой пропорционален величине горба;
одновременно, мой генерал, по вашему приказу немедленно изгнали из страны
всех чужестранцев, кроме горбунов. В скором времени мы увидели, что нашу
страну наводнили горбуны, прибывшие со всех широт секстанта; к этому