нашествию прибавились еще и тысячи увечных, когда вы, генерал, своим
президентским декретом военного времени объявили всех одноруких достойными
гражданами, которые принесут удачу стране, всех одноруких, что осмелились
поднять руку на своих драгоценных папаш и мамаш, всех хромых, что пошли по
тропам зла и порока, всех слепцов, что пели “жизнь моя, ты не покинь меня”,
играя на старых разбитых аккордеонах, и пытались заглянуть за пределы
дозволенного в Священном Писании, и еще всех, кто стал безухим за то, что
слушал россказни цыган, всех близняшек, всех сросшихся спинами (оттого, что
они — дети греха кузенов с кузинами, жившими по соседству), и еще всех, кто
родился на седьмом месяце, а это дети неведомых отцов, которые слишком
торопливо занимались любовью с их будущими матерями, печальными
женщинами, в чьих глазах застыли галактические облака, оттого что они долго
вздыхали, глядя на небо во время своих критических дней.
Все понаехали, генерал. Понаехали тысячи и тысячи увечных. Их стало так много,
что наша осажденная республика превратилась в огромное скопище уродов,
суливших нам удачу. Царство ужаса и увечий. Место, где человек, у которого руки-
ноги целы, воспринимался как изменник, как тягчайшее преступление против
родины. Это было такое место на земле, где никто не мог подладиться к ритмам
оркестра, и музыканты с горя вешались на струнах своих скрипок.
И судьба смиловалась над нами, мой генерал. Когда мы уже в полном отчаянии
взирали на все немыслимые ошибки, что совершила Ямилет, дочь Талаганте дель
Сур, ясновидящая девушка, которая сделала так, чтобы к слепцу никогда не
вернулось зрение, но зато наделила его невероятной скоростью в беге, и бедняга
помер от удара, наскочив на камень, который он не видел и не мог видеть, и еще
Ямилет сделала так, чтобы хромой никогда не смог ходить ровной походкой, но
зато видел все, что творится за горизонтом, и он, несчастный, оказался под
вашим поездом, генерал, потому что в те минуты зачарованно следил за
воздушным гимнастом, который шел по тонкому канату с повязкой на глазах над
Ниагарским водопадом, — и вот в это самое лихое время явились вы, мой
генерал, снова в сопровождении мистеров из Company, и сказали, обращаясь к
нам, что пора взяться за работу, хватит бездельничать и ждать у моря погоды, что
пора сажать бананы и выдать немедленно всех провокаторов, которые снуют
повсюду со своими баснями о том, что мы слишком долго воевали.
И вот так, генерал, все события страшной кровавой бойни быстро стерлись в
нашей памяти благодаря усердию и хитроумию официальных историков, а также
нотариусов в длинных сюртуках, которые ловко уничтожили все записи в
церковно-приходских книгах: да опомнись, женщина, какого хрена ты мне плетешь
о своем покойнике, ведь он никогда не рождался! А стало быть, с чего бы ему
помирать, возьми в толк, женщина, все это наговоры и сплетни предателей
родины, чтоб их разорвало, чего только не придумают, сволочи. А сам, мой
генерал, было наплевать на казармы, забитые трупами в ожидании адского
поезда. Вам было наплевать на проклятья вдов, которые похоронили своих
мужчин с парой ног, украденных у других трупов (эти ноги, возможно, и
пригодились бы их мужьям, чтобы сплясать на карнавале, но они стучали по полу,
наводя ужас в безлунные ночи), или с синим глазом моряка, который очень бы
даже подошел к их лицу, но не переставал моргать, вспоминая своего хозяина.
Время скатывалось в прошлое, мой генерал. И мы вас видели несколько раз в
вагоне поезда, который летел мимо банановых плантаций. А позднее нам
сказали, что вы находитесь на севере и вооружаете живущих в горах партизанок,
что гражданские, эти бандиты из бандитов, взяли и вытолкали вас из
правительственного дворца. Потом они явились к нам с вашим знаменитым
портретом, где на вас президентская лента через плечо, а на следующей неделе
полицейские поснимали все ваши портреты с государственных учреждений да
еще сокрушались, что бумага такая плотная — никак задницу не подтереть. И вот
— нате вам, вчера вы заявились сюда собственной персоной, без всяких знаков и
отличий вашей сиятельной власти былых времен, явились, провонявший мочой и
ослиным потом.
В этот час, генерал, ваш поезд уже проезжает через болота. Уже заметно, что
народ просыпается после сиесты. Я-то не сплю, генерал. Я уже стар, как и вы, и
берегу сон для беспробудной ночи смерти. Вот почему мне поручили быть с вами