Шерстень: — О, как тяжек сей удар судьбы для всех нас!
Строков: — Увы! Выпьем!
Бутылка, стаканы и так далее. Шерстень вместо закуски лезет в карман за носовым платком, тихо сморкается, развернув его на всю ширину, но это ему нисколько не помогает.
Бутылка, стаканы, рты…
Шерстень: — И всё-таки мне…
Строков: — Выпьем!
Чумак (первое слово за весь вечер): — Да!
Бутылка, стаканы…
Шерстень: — Ужасный рок! Бедняга Елен!
Строков: — Бедняга Елен! Бедняга Хорт!
Сильный удар кулака сотрясает стол, опрокидывается миска с рисом. Это протестует Чумак, спиртное наконец-то развязало ему язык.
— Дурачина Елен! Простофиля Хорт!
Шерстень не слышит, он занят поисками носового платка, который он засунул в задний карман брюк.
Строков: — Об отсутствующих…
Чумак: — Идиоты!
Шерстень: — Что-что?
Чумак: — Болваны!
Шерстень (явно опешив): — Кто?
Строков (мрачнея): — Мы?
Чумак, развалившись на стуле, засовывает в рот остриё столового ножа, чтобы поковырять в зубах, но только ранит верхнюю губу. Слизывая кончиком языка мгновенно выступившую кровь, он мрачно смотрит на бутылки и не сразу отвечает:
— Конечно же, Елен и Хорт. Вы всего-навсего тупицы.
Шерстень находит платок и задумчиво оглядывает его, словно забыв, что с ним нужно делать.
Шерстень: — Как это?
Строков (мрачнея всё более): — Вот, значит, кто мы есть. Это почему же?
Чумак (примирительно): — Выпьем!
Шерстень: — Что такое?
Строков (с энтузиазмом): — Да!
Водка льётся из бутылки в стаканы, а потом из стаканов в пищеводы, Шерстень кашляет, из его носа капает.
Шерстень: — Меня мутит.
Строков (с нажимом смотрит на Чумака): — Так почему же?
Строков никогда не успокаивается, пока не получит точные ответы на все свои вопросы. Чумак пока спокойно нарезает на блюдце колбасу кружочками.
Чумак: — Их нужно не жалеть, а проклинать.
Шерстень: — Мне плохо. Где мой платок?
Платок лежит под столом, несчастная голубая тряпочка.
Чумак: — Они не мученики. Хорт и Елен — предатели.
Шерстень: — Я больше не пью.
Строков (Чумаку): — Может быть, ты и прав…
Чумак: — Они добровольно это сделали.
Шерстень: — Меня сейчас вырвет.
Строков: — Эй, Шерстень, полегче…
Чумак: — Дыши через нос.
Непонятно, от чистого ли сердца он дал этот совет. Так или иначе, но из-за насморка Шерстень совершенно не может дышать носом. Шерстень молча злится.
Строков: — Да, Чумак, если подумать…
Чумак: — Они поддались соблазнам семейной жизни, уступили обаянию этих чертовских кокеток, предали наше мужское общество!
Шерстень: — Безропотно позволили себя окольцевать. Извините, я в туалет.
Шерстень уходит, друзья глядят ему вслед. Строков немного отвлекается от главной темы.
— Кажется, Шерстень маленько перебрал, — говорит он.
За стёклами окон ночь постепенно вступает в свои права, на небе появляются первые звёзды.
— До сих пор не могу себе представить, что Елен предпочёл нашей честной компании эту кривляку Машу…
Чумак молчит. Возвращается Шерстень, на губах у него играет виноватая улыбочка. Он огорошивает всех вопросом:
— А где Елен?
Строков: — Шерстень, дорогой ты наш, очнись!
Чумак: — Он сейчас готовится к брачной ночи.
Шерстень неожиданно для самого себя всё вспоминает и, положив в рот кусочек сыра и бездумно его пережёвывая, заявляет:
— Пустая формальность.
Чумак: — Ха!
Строков: — Брак — величайшее бедствие для мужчин всех времён и народов.
Шерстень: — Лично у меня Маша никаких чувств и желаний не вызывает. А вот мадам Хортова! У неё тело что надо. Ножки и всё такое…
Строков и Чумак переглядываются.
Чумак: — Ого! Интересно, Маша беременна?
Этот вопрос уже неоднократно обсуждался в этой комнате, последний раз несколькими днями раньше, но тогда друзья так и не пришли к согласию.
Строков: — Это же надо быть таким ослом, чтобы жениться! Мы ещё так молоды! Давайте споём! Давайте выпьем!
Шерстень: — Наливай!
Шерстень роняет голову на стол и отключается. Надолго. До самого утра.
2
Солнечные лучи простреливают оконные занавески и ударяют в лицо спящего Строкова. Сон медленно покидает его, он открывает мутные глаза и осматривается. При ярком свете, хлынувшем внутрь, когда шторы раздвигаются, комната кажется ещё неряшливей, чем вчера, а на столе с остывшими и засохшими блюдами — настоящий кавардак. Чумака в комнате нет, а Шерстень сидит напротив Строкова и внимательно наблюдает за ним из-под угрюмо нависшей на лоб чёлки. Строков раздирает слипшиеся в одно целое губы и произносит нечто нечленораздельное. Шерстень приветливо улыбается.