— Её зовут Наташа, — сообщил Строков. — Она училась вместе с Хортовой.
— Я помню, — кивнул Шерстень. — Я помню…
— Схожу помочусь, — сказал Елен.
— Я с тобой, — вскочил Строков.
Стоя в туалете возле писсуаров, Строков посвистывал, а Елен в такт постукивал каблуком по кафельному полу. Потом, задержавшись у зеркала, чтобы причесаться, Строков произнёс:
— Вот незадача, как Шерстня контузило!
— Ничего, как верные друзья, мы ему поможем.
Вернувшись в зал, Елен предложил:
— Шерстень, тут такая невообразимая скука, поэтому идём пить ко мне домой водку.
Шерстень тяжело вздохнул. Он не хотел пить водку, но из уважения к своим верным друзьям он пошёл пить водку домой к Елену, и он пил водку, хотя не умел и не любил пить водку. К своему удивлению, он долго не пьянел, и он всё ещё вспоминал ясные серые глаза Наташи. Но потом он всё-таки напился до свинского состояния, Строков и Елен подхватили его под руки и повели домой. По дороге они разбили пару фонарей, пописали втроём под боковую стену муниципалитета и написали там же нехорошее слово большими буквами.
— Добрый вечер, мадам Шерстнева! — горячо улыбаясь, сказали Строков и Елен маме Шерстня. — Вот ваш сын. До свидания, мадам Шерстнева, спокойной ночи!
— Так! — сказала мама Шерстня, интересная седовласая женщина с хорошими манерами.
— Мама, всё под контролем, — успокоил маму Шерстень и упал на пол.
22.11.1998
Сплетни о Шерстне
— Привет, Чумак! Как поживаешь?
— Привет, привет! — Чумак безо всякого интереса пожал руку Елена, потому что был занят делом чрезвычайной важности: он внимательно разглядывал оголённые почти по всей длине ноги девушки, которая проходила мимо.
— Привет, Елен! — вдруг очнулся Чумак, и небритая щербатая улыбка ярко озарила его лицо. Чумак крепко пожал другу руку, а потом они пошли вместе по главному проспекту города, усеянному красивыми жёлтыми листьями.
Светило ласковое осеннее солнце, дул освежающий осенний ветерок, уличная жизнь текла вяло и неторопливо.
— Хочешь пива? — быстро спросил вдруг Чумак.
— Ты знаешь, Чумак, у меня сейчас проблемы с деньгами, — пожаловался Елен.
— У меня тоже нет денег, — радостно признался Чумак. — Как тебе нравится эта дурочка?
Друзья проследили взглядом за кокеткой в джинсовых шортах и ярко-оранжевой футболке.
— Ничего, — произвёл оценку Елен. — Очень даже ничего.
— Елен, можно я ещё раз пожму твою руку? Вот именно, что ничего, ничего особенного!
Елен хмыкнул. Они двигались дальше.
— Как дела в Министерстве здравоохранения? — поинтересовался Чумак.
— Ничего нового. Министр — полный болван, и, по всей видимости, даже не подозревает этого.
— А как поживает малыш Шерстень?
— Как обычно, наверное, — Елен пожал плечами. — А вот меня сегодня один просиживатель штанов назвал господином Хеленом. С трудом удержался, чтобы не сказать ему какую-нибудь грубость…
— Да, это ты умеешь, — подтвердил Чумак.
— Как мне всё это надоело. Как только невежды не коверкают мою фамилию! Чаще всего я слышу какое-нибудь женское имя: Эллен или Хелен. Но я не согласен даже на господина Илена с правильным ударением! — гневно закончил он.
Чумак ненадолго задумался.
— А ведь по новым грамматическим правилам твою фамилию действительно нужно читать как «Илен»…
— Срать я хотел на все правила! — вспылил Елен. — И на тех, кто зарабатывает большие деньги, выдумывая все эти дурацкие правила!
— Давай-ка присядем, — предложил Чумак. Они сели на скамейку, на одном конце которой два безобидных старичка азартно играли в шахматы. Елен аккуратно поставил между ног свой новенький кейс красного цвета (в кейсе находилось пять номеров толстенного журнала «Гинекологический вестник»).
— Не хочешь сейчас зайти к Шерстню, если он так тебя интересует? — прищурился от солнечного света Елен.
Шерстень в одних трусах стоял в ванной комнате и задумчиво водил мягко гудящей электрической бритвой по скулам и подбородку, через одно плечо у него было перекинуто влажное полотенце. Потом он оросил лицо одеколоном, причесался и прошёл на кухню. Там он выпил полстакана молока, с сомнениями поглядывая на настенный календарь. «Пятница», — думал Шерстень.
— Сегодня какой день недели? — спросил почему-то Чумак и, прежде чем Елен успел открыть рот, сам себе ответил:
— Пятница. День Венеры.
— Ну, и что?