— Тебя подбросить? — спросил он у Чика.
— Нет, спасибо, не надо. Я, наверное, долго не смогу отдать вам долг…
— Да не волнуйся, — успокоил друга Джим.
Чик, закутавшись в старый тонкий плащ, пошёл домой. По пути он заскочил в один из магазинчиков, которые не закрываются целыми сутками. «357 магнум», — бросил Чик продавцу, расплачивался он одолженными у друзей деньгами. Возвратившись домой, он успел захлопнуть дверь перед самым носом разъярённой квартирной хозяйки. Потом Чик достал из-под кровати тяжёлый «кольт», зарядил его купленными патронами и засунул дуло в рот. Он обрёл своё счастье.
Май 1997
Тринадцать
Холодный дождик надоедливо и однообразно накрапывал уже несколько часов, и именно по этой причине я задержался в клинике дольше обычного. Я ещё не успел познакомиться со всеми больными, и поэтому решил посвятить этому выдавшееся свободное время. Вытащив наугад из шкафа несколько папок, я развалился в кресле и нажал кнопку. Так как мисс Ростоф давно уже ускакала домой, то в дверях появилась широкая фигура санитара Джонсона. Этот бывший «зелёный берет» с покровительственной ухмылкой оглядел меня, перегнал зубочистку в угол рта и негромко рявкнул:
— Сэр?
— Джонсон, я хотел бы с вами посоветоваться. Я ещё плохо знаю наших пациентов, не могли бы вы мне дать краткую информацию о некоторых из них?
Джонсон осклабился, он понял, что доку скучно, и он хочет поболтать с одним из дуриков. Я расположил карточки в алфавитном порядке и прочитал первую фамилию:
— Аманда Фридрихсон.
Зубочистка перелетела в другой угол рта.
— Плохой выбор, сэр. Эту старушенцию уже ничего не интересует, кроме еды. А двадцать лет назад она убила своего мужа. Взяла опасную бритву, наточила её…
— Джеймс Мэдисон.
— Этот считает себя четвёртым президентом. Говорит только о Конституции, которую знает назубок, и всячески осуждает любые поправки последних пятидесяти лет к ней. Довольно нудный тип.
— О, чёрт! Сколько у нас всего президентов?
— Двенадцать, сэр. И ещё три Наполеона Бонапарта, один Рамсес Великий, восемь английских королей различных эпох и один Император Вселенной. И все они такие же мерзавцы, как и настоящие политики: в столовой стараются выхватить кусочек побольше и повкуснее и плюнуть в чужую тарелку. Только Юлий Цезарь…
— Спасибо, Джонсон, — я с надеждой посмотрел в окно, но дождь, похоже, только усилился. В руках у меня осталась всего одна папка, и я не возлагал на неё особенных надежд.
— Адам Профит. Хм, он что, действительно пророк[3]?
— Да, сэр. Это имя дал ему док Хэмфри, так как мы ничего не знаем, кто он и откуда. Сам он называет себя Апорит.
— Апорит? Что это значит?
— Не имею ни малейшего понятия, сэр. Этот профит возомнил себя кем-то вроде Иисуса Христа. К нам его привезла полиция после того, как он попытался совершить жертвоприношение…
— Какое жертвоприношение?
— Человеческое. Док Хэмфри много говорил с Профитом. Сейчас он совсем безопасен, мне кажется.
— Вот что, Джонсон. Приведите-ка его сюда. Если он ещё не спит, конечно.
Через несколько минут в кресле напротив меня удобно уселся молодой человек в опрятной светло-зелёной пижаме, щёки и подбородок его были гладко выбриты, а взгляд чёрных очей с вежливым интересом следил за мной. Санитар Джонсон остался за дверью. Каракули в карточке Профита не смог бы разобрать и Жан Шампольон, но мой почерк, признаюсь, не лучше.
— Привет, Адам.
— Добрый вечер, док. А где же док Хэмфри? — он был явно удивлён и обеспокоен. На его правой скуле я увидел старый, почти исчезнувший кровоподтёк.
— Он уже не будет работать тут.
— А, он умер! — правильно догадался он. — Примите мои соболезнования.
— У вас с ним были хорошие отношения?
— М-м-м, — он почесал подбородок указательным пальцем, — я его не любил.
— Почему?
— Он был голубой, — честно признался он.
Разговор принимал более чем щекотливый характер, а если принять во внимание фотографии, которые я обнаружил в столе дока Хэмфри, то… Я поспешил переменить тему:
— Что такое Апорит?
Его жиденькие брови сердито нахмурились.