Она подошла к женщине и протянула руку со словами: «Паула Мюллер». Женщина взглянула на нее и тоже подала ей руку, сперва вытерев ее о передник, и сказала что-то совершенно неразборчивое. Паула подумала, что ее так зовут, но слова означали просто «Добро пожаловать!».
Госпожа К. (так звали эту женщину) жила здесь с мужем и тремя детьми. Кроме того, там были еще работник и две служанки. Ей уже три дня назад сообщили, что вскоре к ней, вероятно, приедет девочка лет тринадцати. И тогда ее освободят от постоя.
Госпожу К. это вполне устраивало, и вот теперь она видела, что девочка уже прибыла. Но хозяева с трудом могли что-либо втолковать Пауле. Девочка, как ни старалась, не понимала, чего от нее хотят эти люди. В первые две недели ей стоило большого труда заставлять себя глотать их пищу, но голодный живот и сырому гороху рад, так что привыкла она и к этой еде, а потом, засучив рукава, взялась, по примеру других, и за мытье, и за шитье.
Так она и жила и через полгода уже кое-что понимала по-русски. Прошло еще какое-то время, и Паула понимала уже почти все и, хотя и с трудом, сама время от времени раскрывала рот. Она не позволяла себе ни малейшего непослушания: у нее для этого вполне хватало ума, и она вовсе не имела охоты отравлять себе жизнь.
Паула делала все, что нужно, а поскольку она вовсе не была такой неловкой, какой прикидывалась дома, то постепенно стала членом семьи.
Через два года после того, как Паула появилась в этой семье, ей предложили учиться читать и писать по-русски. Она с удовольствием согласилась и с тех пор три раза в неделю стала ходить с соседской девочкой на уроки. Паула хорошо успевала и через двенадцать недель уже могла сносно читать по-русски. Вместе с соседской девочкой она стала учиться танцам, и вскоре можно было видеть, как она вечером танцует польки и мазурки в местном танцевальном зале за несколько грошей за вечер. Половину денег, которые она зарабатывала, она отдавала матушке К.; другую половину клала себе в карман, потому что уже давно подумывала о том, как бы ей выбраться из этой страны.
Война между тем подошла к концу, но ей так и не удалось хоть что-нибудь узнать о своих родителях.
Пауле исполнилось уже шестнадцать лет, но она не многому научилась и понимала, что по западным понятиям будет казаться довольно глупой. Поэтому она усердно занималась танцами и скопила достаточно денег, чтобы заплатить за билет от Минска (в окрестностях которого она находилась) до Варшавы. «Если только я попаду в Варшаву, — думала она, — то Красный Крест, конечно, отправит меня дальше».
Сказано — сделано, и однажды утром, вроде бы собираясь в школу, она сложила все свои нехитрые пожитки в торбу, и только ее и видели.
Как она и опасалась, добраться до Минска оказалось далеко не просто. Сначала ее подвезли на телеге, но дальше ей все-таки пришлось много часов идти пешком.
Когда уже к вечеру, смертельно уставшая, Паула добралась до Минска, то сразу же пришла на вокзал и стала расспрашивать о поездах на Варшаву. К своему ужасу, она услыхала, что ближайший поезд будет только в 12 часов следующего дня. Она решила добиться встречи с начальником станции и, когда тот появился, стала его упрашивать разрешить ей переночевать на вокзале. Разрешение было получено; Паула валилась с ног от усталости и тут же уснула. Когда наступило утро и она проснулась, руки и ноги у нее были как деревянные, и сначала она никак не могла понять, где находится. Но скоро она собралась с мыслями. В животе неудержимо бурчало от голода. О подобных препятствиях на ее пути она вовсе не думала.
В станционном буфете работала приятная девушка, и после чистосердечного рассказа Паулы она охотно дала ей простую русскую булку. Паула проболтала с буфетчицей все утро и в 12 часов, приободрившаяся и полная надежд, села на поезд, шедший в Варшаву.
Прибыв в Варшаву и расспросив начальника станции, Паула сразу же направилась к дому, где находились сестры Красного Креста. Там пробыла она гораздо дольше, чем предполагала, потому что никто не знал, с чего же надо начать. Адресов организаций, занимавшихся розысками, они не знали. У Паулы уже не было ни гроша, и сестры не могли посадить ее на поезд, но и не дали умереть с голоду. Через некоторое время они все же решили из милости оплатить ей проезд до Берлина, потому что она убедила их, что, оказавшись в Берлине, сумеет отыскать дом своих родителей.