От этих слов сестры Анк у Кади на глаза навернулись слезы. Когда сестра смолкла, Кади протянула ей руку, потому что подняться еще не могла. Сестра Анк так хорошо поняла все, что она хотела сказать.
— Дорогая сестра, я понимаю, мне очень досадно, но вы правы. Я могу вам довериться, а вы мне — нет.
Когда Кади смолкла, вид у сестры Анк был очень серьезный.
— Давай не будем больше говорить об этом, дитя мое. И все-таки хорошо, что ты рассказала мне о своей матери. — И неожиданно перешла к совсем другому предмету: — Да, чуть не забыла. У меня для тебя новость. Если и дальше все пойдет хорошо, на следующей неделе к тебе смогут по очереди приходить твои подружки!
По глазам Кади сразу можно было понять, насколько она обрадовалась. И не столько потому, что снова увидит своих подружек, сколько потому, что, судя по всему, дело шло на поправку.
Удовлетворенная и успокоившаяся, она съела кашу, которую ей принесли, и снова легла: после обеда полагалось поспать.
Недели тянулись для Кади довольно однообразно. К ней приходило много друзей и знакомых, но большую часть дня она все же оставалась одна. Состояние ее между тем настолько улучшилось, что ей разрешили сидеть, и у нее появилась возможность читать. Она получила особый столик для лежачих больных, а папа купил ей дневник. Теперь она часто сидела и записывала свои чувства и мысли. Никогда бы она не подумала, что это может быть таким интересным занятием и приносить столько радости.
Сестра Анк, которая теперь ухаживала за другими больными, все-таки придерживалась привычки, после того как помогала Кади утром умыться и одеться, остаться с ней на полчасика и поболтать.
Жизнь в такой больнице очень однообразна. Один день похож на другой, все по часам, никаких происшествий. Повсюду царит тишина, и Кади, у которой ни рука, ни нога уже не болели, очень хотела бы видеть вокруг больше жизни и суеты. И все же, несмотря ни на что, время шло сравнительно быстро. Кади не скучала: ей приносили всякие игры, в которые она могла играть одна и пользуясь только правой рукой. Не забудем и о школьных учебниках: каждый день время отводилось учебе. Три месяца провела она здесь, но теперь ее заточение уже подходило к концу. Переломы оказались не столь серьезными, как опасались сначала, и врачи полагали, что, поскольку ей стало лучше, нужно отправить ее в санаторий и там Кади уже окончательно выздоровеет.
И вот на следующей неделе мефроу ван Алтенховен собрала все ее вещи, и в больничной машине Кади вместе с матерью несколько часов ехали в санаторий. Здесь дни для Кади потекли еще более одиноко. Приезжали к ней один-два раза в неделю, не было здесь сестры Анк, и все казалось чужим. Единственная радость — она выздоравливала.
Когда Кади уже совсем прижилась в санатории и с нее сняли повязки, ей пришлось заново учиться ходить. Вот ужас! Поддерживаемая двумя сестрами, она приставляла одну ногу к другой, и каждый день все упражнения начинались сначала. Но чем больше она ходила, тем лучше у нее получалось, и скоро уже ноги снова привыкли к движению.
Это был настоящий праздник! Она вновь стала на ноги, и они настолько хорошо ее слушались, что ей разрешили с палкой и в сопровождении сестры выходить в сад.
В хорошую погоду Кади вместе с сестрой Трюс, которая всегда ее сопровождала, выходили в большой сад, сидели на скамейке и беседовали или читали что-нибудь, если Кади брала с собой книжку. А недавно они даже совершили прогулку в соседний лес, и, поскольку Кади нашла, что там гораздо красивее, сестра не возражала против того, чтобы они ходили туда гулять. Однако идти приходилось очень медленно, и малейшее неловкое движение вызывало боль в ноге. И все же каждый день Кади снова мечтала о получасовой прогулке, когда можно будет очутиться среди вольной природы, где она могла представлять себе, что уже выздоровела.
Через три недели, когда Кади изучила каждый камушек на главной и боковых дорожках, доктор спросил, не хотелось бы ей ходить гулять одной, без посторонней помощи. Кади пришла в восторг:
— А что, правда можно?
— Да, да, иди одна, иди прямо сейчас, и чтобы мы тебя больше не видели, — пошутил доктор.
Кади собралась, взяла свою палку и направилась к выходной двери. Ее охватило необыкновенное чувство: она ведь уже так привыкла к тому, что сестра Трюс всегда с нею рядом. В этот первый день ей не разрешили выходить за ограду, окружавшую сад. Через полчаса дежурная сестра увидела, что она возвращается счастливая и с румянцем на щеках, которого давно уже не было.