Уж поверьте мне, в развлечениях нужно знать меру, разгул не доведет до добра. Согласен, семейная жизнь скучновата, но ее можно стерпеть, ведь в своем доме вы полноправный хозяин. Закусив на ночь тем, что окажется под рукой: холодным рисом, вареным соевым творогом или вяленой рыбой, — позовете к себе постояльца и попросите его рассказать о знаменитой «тыквенной тяжбе», которую рассудил Итакура-доно.[252] Потом без всякого стеснения уляжетесь в постель и велите служанке растереть вам ноги. А если вам захочется чаю, жена немедленно его подаст и, пока вы не кончите пить, будет держать чашку, — вам за ней даже и руку протягивать не придется. Для своих домочадцев вы полководец, и, когда повелеваете своим войском, никто вам перечить не осмеливается. Стоит ли искать большего счастья?
Зная, что хозяин неотлучно сидит дома, приказчики из вашей лавки не посмеют бегать в веселые заведения Ясаки и назначать тайные свидания на постоялых дворах близ Оикэ. Но без дела долго не просидишь, на досуге они будут перечитывать письма от ваших приказчиков из Эдо и наверняка обнаружат какое-нибудь упущение. Вот и хорошо. Подмастерья, которые целыми днями крутят шпагат из ненужной бумаги, в свободное время, стремясь вам угодить, будут читать прописи,[253] да так, чтобы было слышно во всех комнатах; это и для хозяина полезно. Даже слуга Кюсити, который только и мечтает, как бы поскорее бухнуться в постель, займется чем-нибудь дельным, — распустит, к примеру, рогожку, в какой обыкновенно доставляют рыбу, и совьет шнур для нанизывания монет. А служанка Такэ, зная, что по утрам у нее все из рук валится, еще с вечера приготовит репу на завтрак. За те часы, что вы дома, швея успеет обрезать столько узелков на шелке из Хино, сколько обычно обрезает за целый день. Кошка и та найдет себе дело: она станет зорким стражем у вас на кухне, способным все разглядеть даже сквозь кухонную доску толщиною в три суна, и когда вблизи крюка, на котором подвешена рыба, послышится хотя бы малейший шорох, она подаст голос и отпугнет мышей. Если за один только вечер, когда вы дома, можно извлечь столько выгоды, то подумайте, каков будет прибыток за целый год! Так что, пусть даже супруга вам не очень по нраву, поразмыслив хорошенько, вы поймете, что посещение веселых кварталов — пустая трата денег, и вас перестанет туда тянуть. Если молодой хозяин в состоянии все это уразуметь, домашние дела пойдут у него на лад.
Так в конце года рассуждал сват в духе рачительности, столь ценимой в Киото. Если слушать его долгие наставления хотя бы вполуха, все равно хоть что-нибудь да западет в память.
К слову сказать, нынешние женщины с готовностью перенимают все, что видят, и во всем пытаются походить на куртизанок. Жены столичных мануфактурщиков, обращаясь к которым все почтительно говорят «госпожа», наряжаются так, что их можно принять за куртизанок высшего разряда. Жены купцов, выбившихся из приказчиков, с виду неотличимы от банщиц. Ну, а женщины с еще меньшим достатком: жены портных или вышивальщиков, живущие в тесных переулках, — выглядят точь-в-точь как потаскушки из чайных домиков. Смешно глядеть, как все они стараются походить на продажных девиц, каждая по своим деньгам! В сущности, любая женщина не так уж сильно отличается от гетеры. Только она, как правило, глупа, докучлива, неуклюжа. Писать красиво не умеет, пить сакэ с подобающим изяществом не обучена, даже песню спеть — и то не может. Одежда на ней сидит нескладно, движения у нее неловкие, и ходит она вперевалку. В постели говорит только о мисо[254] и о соли. Салфетки «ханагами» использует по одному листочку — из бережливости. Об алоэ знает лишь, что это лекарство. Все в такой женщине вызывает отвращение. Взгляните хотя бы на ее прическу: будто такая же, как у куртизанки, но только глупец скажет, что эта прическа ей к лицу.
Среди мужчин, позволяющих себе развлекаться с дзёро, не сыскать ни одного простофили. Все они знают, как трудно зарабатывать деньги, и очень неохотно с ними расстаются. Никакая сила не заставит их отдать долги, даже если заимодавцы ходят за ними по пятам или — еще того хуже! — грозят завести тяжбу. Это не мешает им, однако, договариваться о новогодней пирушке с куртизанками в веселом квартале. Денег это стоит немалых, но уже тринадцатого числа последнего месяца, в первый день приготовления к празднику, они оплачивают все счета. Уж очень любят они развлекаться! Только неразумное это расточительство!
Некий преуспевающий купец с улицы Карасумару, удалившись на покой, дал обоим своим сыновьям по пятьсот каммэ наличными. Младший брат постепенно расширил свое дело и через некоторое время нажил состояние в две тысячи каммэ, по крайней мере, так утверждают его родственники. Что же до старшего брата, то уже на исходе четвертого года с тех пор, как в его руки попало наследство, ему пришлось надвинуть на глаза бумажный клобук и отправиться на улицу торговать молотым перцем.
«Если бы нынче выдалась лунная ночь, — размышлял он, слоняясь по городу, — разве смог бы я пойти торговать вразнос? А в темноте еще куда ни шло. Недаром говорится: «Небо не покидает человека в беде!»
Вот так, на улице, этот разорившийся купец и встретил Новый год. А когда, повинуясь привычке, добрел он до дороги, ведущей в Тамбу, откуда рукой подать до веселого квартала Симабара, уже стало светать. Тут вспомнилось ему, как в лучшие времена выходил он из этих знакомых ворот после ночных гуляний с куртизанками. Грустно ему стало — и сразу же заторопился он домой.
В нашем мире все непрочно, даже дверные косяки
Ко всему на свете можно привыкнуть, даже к тому, что внушает нам страх. Дорога, ведущая к веселому кварталу Симабара, самому известному в столице, вьется среди рисовых полей; это та самая «тропа Сюдзяка», о которой поется в модных песенках. Осенью, когда созревает рис, спасая посевы от птиц, в поле ставят пугало, надевают на него старую плетеную шляпу и умело прилаживают к нему бамбуковую палку. Однако коршуны и вороны, привыкшие изо дня в день видеть широкополые соломенные шляпы с выжженным на них клеймом какого-нибудь веселого заведения,[255] принимают пугало за гуляку, в одиночку идущего в Симабару, и вовсе не испытывают страха. Обнаглевшие птицы осмеливаются даже садиться на шляпу, будто это не пугало, а какой-нибудь искатель любовных приключений.
Казалось бы, нет в жизни ничего страшнее встречи со сборщиком долгов. И тем не менее находятся должники, которые даже в последний день года не считают нужным скрываться от заимодавцев.
— С давних времен и доныне за неуплату долгов голову с плеч не сносят, — сказал один из них в последний день года. — Добро бы у меня были деньги, а тут и рад бы заплатить, да нечем, а на нет и суда нет! Если бы все получалось, как хочется, у меня в саду сейчас же выросло бы дерево с деньгами. Только откуда ему взяться? Ведь чего не посадишь, то не вырастет.
С этими словами он расстелил на солнышке в углу сада старую циновку, достал палочки для еды, большой кухонный нож и, хорошенько наточив его, молвил:
— С таким трудом счистил ржавчину с ножа, а в доме нет даже маленькой рыбешки, которую можно было бы им резать. Правда, никто не знает, что случится в следующий миг. Вдруг я сейчас с отчаяния решу покончить с собой и зарежусь. Я свое отжил, мне уже пятьдесят шесть стукнуло, и с жизнью расставаться не жаль. А вот толстопузый богатей, отгрохавший себе дом в самом центре Киото, по воле злой судьбы умер совсем молодым. Ежели бы он соблаговолил в свое время уплатить по моим счетам, то я — без обмана — вспорол бы себе живот и отправился вместо него на тот свет. Клянусь пресветлыми божествами Удзигами и Инари!
И он принялся размахивать кухонным ножом с таким видом, будто в него вселилась лисица. Тут на глаза ему попалась огромная черная курица, с квохтаньем разгуливавшая по саду.
252
253
254
255