Мужчина оглянулся. Два сверкающих огненных глаза глядели на него издалека. И внезапно появилось щемящее чувство, что все пережитое — это лишь начало долгих злоключений, конец которых трудно предугадать. Как его здесь встретят?
Он подошел к сторожевой будке, возле которой застыл часовой. В будке стоял полевой телефон. Часовой оказался флегматичным бородачом с винтовкой в руке. Оба они — молодой землепашец, облепленный грязью до пояса, и молчаливый бородач с винтовкой в руке — стояли, согнувшись, друг против друга возле тусклой электрической лампочки. Она тихо дрожала вместе со столиком и будкой. Бородач пододвинул телефонный аппарат к водителю.
В пустой комнате раздался продолжительный телефонный звонок. Вскоре кто-то снял трубку. Вначале его не поняли, несколько раз переспрашивали, потом твердым, решительным голосом обещали помочь. Разговор оборвался, но водитель уловил характерные звуки торопливых сборов в дорогу. Положив телефонную трубку на рычаг, он улыбнулся своему неведомому благодетелю.
Бородач пошел следом за ним, постоял у ворот и посмотрел в ту сторону, куда показал водитель. Там, среди густой темени, светились золотые глаза автомобильных фар.
Теперь предстояло пересечь разлившийся поток в обратном направлении, но это было легче, так как свет автомобильных фар указывал дорогу. Жена за эти минуты очень побледнела, губы ее были искусаны до крови. Она провела рукой по мокрой одежде мужа и привлекла его к себе. Он не отрываясь смотрел на шоссе, на то место, где вскоре должны были замелькать электрические фонарики. И снова эти две-три минуты показались ему вечностью. И снова появилось гнетущее чувство, что все трудности еще впереди и его злоключения только начинаются. Он подумал о затопленных и незасеянных полях, задыхающихся от потоков воды. И ночь эта вдруг наполнилась для него таинственным страхом первобытного человека перед грозными силами природы.
Но вот он заметил вдали мерцающие бледные огоньки. Значит, пришла помощь!.. Плотно укутав жену и прикрыв ей голову мешком, он бережно вывел ее из кабины. Медленно и осторожно двигаясь, они дошли до воды. Тут он взял жену на руки, прижал к груди и понес через поток. Она крепко обняла его за шею, чуть отвернув голову, чтобы он мог смотреть вперед. Кончиками пальцев он прижал ее голову к плечу, и она, послушно закрыв глаза, доверилась его сильным рукам.
Ноша была тяжелой. Он спускался по склону, погружаясь в воду все глубже. Дождь не ослабевал. На шерстяном платке крупные капли воды сверкали при свете фар, как маленькие жемчужины. Он был уже по пояс в воде и двигался с большой осторожностью. Больше всего он боялся поскользнуться, потерять под ногами шоссе.
То ли усилилось течение воды, то ли он устал и ослабел, но ему показалось, что ветер и дождь непрерывно и сильно секут влажными розгами спину и лицо. Он сильнее прижал к себе жену и шел вперед, расталкивая воду телом. Свет, мерцавший вдалеке и плескавшийся в воде, внезапно остановился. И ему вдруг показалось, что до огоньков еще так далеко, что никогда, никогда не преодолеть ему этого расстояния. А вода грозно шумела вокруг. Что-то твердое ударило его по ноге, и он едва не упал. В ту же минуту он почувствовал, как из-под подошвы выскользнул камень-голыш.
Немного постояв, он тронулся дальше. Ноша оттягивала руки, и он боялся, как бы вдруг они у него не задрожали, не ослабели, не разомкнулись. Далекие огоньки стояли неподвижно, но он уже слышал зовущие его голоса и сразу же откликнулся. В ответ кто-то пошел ему навстречу.
И вот наконец показались люди. Они просят передать им его бесценный груз.
— Не стоит… Уже близко. Я сам донесу.
Не говоря ни слова, женщину бережно уложили в теплую и сухую машину и захлопнули дверцу. Ее муж стоял несколько секунд, опершись о капот машины. Ему показалось, что он слышит стон роженицы, что уже начались последние схватки, и он быстро и взволнованно заговорил. Чужой, неизвестный ему человек обещал:
— Мы позвоним через час. Сюда, в сторожевую будку.
— Это когда же? А сколько сейчас времени?
— Три часа. Мы будем звонить в четыре.
Он смертельно устал. Машина укатила. А по ту сторону реки все еще горели два золотых огненных глаза.
Зима наступала прескверная. Немало соленых и крепких словечек было сказано по ее адресу. Но горше и оскорбительнее всех были проклятия пахарей — они невольно вырывались из глубины сердца. Облаченные в кожанки, кибуцники густо дымили и скрежетали зубами. Но вот кто-то встал и громко заговорил. Кожанки придвинулись к нему поближе. Его слушали внимательно и время от времени одобрительно качали головой.
— Скажите, пожалуйста, кто плюет на этот дождь? Кто плюет на непогоду и в ус себе не дует? Они! — И он показал в сторону арабского селения Абу-Шуша.
— Кто, скажите мне, уже отсеялся? Они! Кому, скажите мне, наплевать на дождь, так как они могут сеять хоть сегодня? Им! А почему, скажите, пожалуйста, почему? Потому что они пашут лошадьми, а сеют вручную. Потому что они так обрабатывают землю, что никакое несчастье, даже если луна свалится с неба, не помешает им пахать, сеять, жать, а затем и молотить… В самом деле, посмотрите на них. Их участки в горах… Красота! У нас нет таких участков. Там ты работаешь, даже когда льет как из ведра. Вы видели, как они ползают со своими конягами и худыми коровенками и скребут землю под каждой скалой?.. Почему же, скажите на милость, почему мы не можем делать то же самое?.. Даже когда льют дожди! Почему бы и нам завтра же не выйти в поле?.. Да к черту завтра! Сегодня же!
Оратор обвел всех глазами и, убедившись, что его внимательно слушают, закончил так:
— Только не спрашивайте меня, пожалуйста, как… Будем сеять вручную, а на пахоте используем всю нашу скотину. И знайте, что я сейчас же иду запрягать и сеять, даже если ни один из вас не тронется с места. К черту! Надоело! Сколько можно отсиживаться? Противно!
Мысль эта родилась с первым погожим днем. Мысль простая и ясная, как этот первый ясный день. Нельзя было дальше терпеть, мучиться, вздыхать и бездельничать! Мир так великолепен, а ты сиди тут сложа руки…
Итак, решено — мы будем сеять вручную. Мы выведем в поле всех — стариков, детей, всю нашу скотину. И нам наверняка помогут! Впрочем, кто нам поможет?..
Оседлав трех лошадей и по-праздничному разукрасив их гривы лентами, мы поскакали в Абу-Шуша. Там сейчас, после того как феллахи отсеялись, каждую ночь справляют свадьбы. Сейчас у них что ни день — праздник. Из всех хижин вздымаются кверху струйки дыма.
И вот что мы сказали жителям этой деревни:
— По-соседски просим — выручайте! И если есть у вас желание помочь нам — запрягайте коней и вытаскивайте из сараев на свет божий ваши давно запрятанные плуги и сохи. Приложите также ваши умелые руки. Зато, когда придет весна, мы вспашем ваши поля нашими могучими тракторами и нашими огромными плугами — каждый их нож берет, пожалуй, не меньше, чем полдюжины ваших. Долг платежом красен. Соседи должны выручать друг друга. Бог благословит труды ваших рук.
И еще мы сказали:
— Вы видите наши поля? Они превратились в сплошное болото. Мы не успели их засеять и останемся без хлеба. Чем будем мы кормить детей наших?
— Как тут сеять? — спросили соседи.
— Горсть за горстью… горсть за горстью. Семена уже очищены.
— А кто будет сеять?
— Разве найдутся во всей долине лучшие сеятели, чем вы? Мы будем работать с вами рука об руку.
— А скотина?
— И наша, и ваша. Тягла у нас мало. Сами знаете, что мы давно заменили его машинами, а лучший наш конь околел.
— Это белый?
— Да.
— Какая жалость!
— С божьей помощью дни будут подходящими для ручного сева. И поля выдержат, кони — не дизельные тракторы. И мы будем сеять, сеять и сеять! Зато весеннюю вспашку проведем на ваших полях нашими тракторами. Сделаем это от всего сердца!
И, слава богу, дни стояли погожие. Феллахи с лошадьми собрались у ворот нашей главной усадьбы еще до восхода солнца. Когда мы выходили из сараев с нашими откормленными мулами и лошадьми (впереди двигался трактор с зерном), из-за темени мы еще не различали лиц. Мы видели только — стоят на дороге люди, каждый со своей лошадкой и маленьким деревянным или железным плугом.