Салех в полной растерянности посмотрел на Авраама.
— Пойдем! — сказал он.
— Куда?
Салех показал рукой в сторону арабской деревни. Авраам почувствовал облегчение. Значит, его берут в плен. Он зашагал рядом с Салехом, который закинул автомат за спину. Те двое пошли следом.
— А что будет с овцами?
— Они пойдут туда, куда надо, — незлобиво ответил Салех.
— Послушай, брат мой. В стаде много маток, их ягнята остались внизу. Наступило время дойки. — Авраам посмотрел на Салеха с укоризной, его взгляд говорил: «Овцы-то не виноваты».
— Да-а, — сказал Салех с огорчением. В его глазах появилась озабоченность, и Аврааму стало как-то не по себе, что он хитрит и использует в своих целях древние и благородные обычаи арабов, которые он и сам искренне уважает.
— О скоте не кручинься, — сказал Салех. — К стаду приставят лучших пастухов. Ведь я сам когда-то тоже был пастухом, пас отцовское стадо.
— А сейчас?
— Отец умер, скота не стало, и я… — Внезапно он умолк и так взглянул на Авраама, что это не предвещало ничего хорошего. Помолчав, он сказал:
— Ты вот заботишься об овцах… А о себе думаешь?
— Вооруженного человека не спрашивают: «А не бросишь ли ты свое ружье?..»
— Сколько тебе лет?
— Пятьдесят два.
— Ты прожил вдвое больше моего.
— Дай бог тебе долгие годы жизни.
Салех молча взглянул на него и потер лоб. Авраам почувствовал, что в эту минуту Салех думает о дружеской беседе, которую они только что вели и которая совсем не подобает ему, командиру. Авраам боялся наступившего молчания, но не находил нужных слов, чтобы возобновить разговор. Он ощущал сейчас сильную усталость, как после тяжелого физического труда. Хотелось говорить, а язык не слушался. Казалось, будто жизнь постепенно покидает его и он сам тому виной. Руки и ноги вдруг налились свинцом, язык стал сухим. Он набрал воздуху в легкие, облизал губы, смочив их слюной, и из груди его невольно вырвался вздох.
— Что ты собираешься со мной сделать? — спросил он.
— Убить, — ответил Салех огорченно.
— Что ж, в твоих руках оружие, — и он вздохнул вторично.
— А как бы ты поступил, если бы я очутился в твоих руках? — простодушно спросил Салех.
Авраам почувствовал, что не в состоянии больше притворяться. Вот они, последние минуты его жизни. Он смертельно устал от этой страшной игры. Внезапно его покинула сообразительность, и он ответил, понимая, что приближает свой конец:
— Не знаю.
Казалось, он сам себе подписал смертный приговор. Салех взглянул на него с удивлением, и его круглые глаза потемнели.
На минутку Авраам пожалел о своем ответе, но и почувствовал гордость за свое бесстрашие. Все равно его убьют, когда они подойдут к деревне, и толпа, жаждущая крови, прибежит глазеть на жестокое зрелище… Теперь он снова владеет собой и не позволит себе то впадать в отчаяние, то тешиться надеждой — в зависимости от выражения лица этих парней, которые сами толком не знают, чего хотят. Долгую свою жизнь он прожил мужественно, с чувством собственного достоинства, и по прихоти этих зеленых юнцов не изменит себе до конца.
— Ты не лжец, — сказал Салех, как бы подытоживая долгое и тщательное расследование. Его круглые глаза испытующе смотрели на Авраама. — Теперь я знаю, что ты расскажешь мне всю правду.
Услышав эту похвалу, Авраам, к своему удивлению, почувствовал странное хладнокровие. Все его увертки принимались за чистую монету, а слова правды не достигли цели. Именно теперь Салех самонадеянно поверил, что сможет извлечь из него пользу и получить секретные данные, которые сразу повысят его авторитет в глазах начальства.
Авраам понял, что минутой раньше проявил постыдную слабость, поддавшись отчаянию. В самом деле, из-за страшной усталости и путаницы в голове он чуть было не ускорил свою погибель. Он не имеет права распускать себя. Его судьба в его собственных руках. Пока он борется за свою жизнь, глупость, наивность, зависть, добродушие, благородство, невежество, ненависть и жалость этих людей — все должно служить этой цели!
Теперь он понял, что Салех вовсе не собирался его убивать. Салеха, видно, так учили: надо напугать пленного, и тогда у него развяжется язык.
Он не имеет права ошибаться вторично. Да, его нервы сдали, и он был на волосок от смерти. Только смертельной усталостью можно объяснить, что он чуть не погиб по собственной вине. Нет, он не должен больше поддаваться слабости, быть рабом своих чувств!