Когда они достигли оливкового сада, находившегося еще на порядочном расстоянии от деревни, Салех приказал ему сесть на землю спиной к дереву, отвести руки назад и обнять ими ствол. Когда Авраам притворился, будто не понимает, чего от него хотят, тот схватил его за руки, свернул их за спину и крепко привязал к дереву.
— А зачем веревка? — спросил Авраам, изобразив на лице удивленную улыбку.
— Веревка возбуждает память, — ответил Салех и усмехнулся. И это, очевидно, была одна из фраз, услышанных им из уст наставников, обучавших его, как вести допрос.
— У меня затекли пальцы, — негромко произнес Авраам. Это сказано было таким тоном, каким обычно говорят другу о плохо сделанной работе, не желая, однако, его обидеть.
— Вот сейчас ты заговоришь, — сказал Салех серьезно.
— А разве до сих пор я молчал?
— Есть в Беэротаиме войска? — спросил Салех властно.
— О, войска есть повсюду. Они приходят и уходят, никому не докладывая.
Салех его допрашивал долго, бесцельно, беспорядочно, по-детски. И был при этом уверен, что запутывает пленника своими вопросами, задавая их быстро, один за другим, и по-разному расспрашивая об одном и том же.
— А пушки у вас есть?
— Очень много.
— И большие?
— Огромные.
В конце концов сам Салех устал от допроса. Он протянул Аврааму блокнот — признак своей образованности, — чтобы тот просмотрел свои показания. Авраам прочел написанное и исправил орфографические ошибки.
Салех снова посмотрел на него, как бы ожидая совета, затем спрятал блокнот в карман.
— Это все, — сказал он.
Двое других во время допроса сидели в стороне с оружием наготове, будто пленник мог внезапно освободиться, развязать руки и удрать. Сейчас они подошли поближе и молча встали против Авраама. Салех задумчиво посмотрел на них. Каждая минута молчания таила в себе смертельную опасность. И Авраам снова призвал на помощь… своих овец.
— Настало время дойки, — сказал он.
— Он прав, — дрожащим голосом поддержал его младший.
— А тебе-то что? — закричал на него рябой.
— Ты иди к стаду, — приказал Салех парнишке, — мы решим дело без тебя.
В глазах паренька появилось выражение испуга. В них даже показались слезы. Он поспешил скорей уйти, чтобы не присутствовать при убийстве. Уходя, он бросил на Авраама взгляд, полный сострадания. И сердце Авраама защемила жалость к этому доброму парнишке. Он почувствовал, что и у него на глаза навернулись слезы, и пожалел, что ошибся, подумав, что красивая наружность свидетельствует о жестокости.
Дойдя до конца сада, парень бросился бежать: он не хотел услышать звука выстрела.
— Пристрелить? — деловито спросил рябой.
Салех стал просматривать блокнот. Спустя несколько минут он протянул его рябому и сказал:
— Пойди и покажи командиру. И спроси у него, что делать.
— Так ведь он уже рассказал все, что знал. Больше ничего из него не выудишь.
— Все же надо спросить. Может быть, они захотят еще его допросить.
— Вот еще! — возразил тот с пренебрежением. — Зачем спрашивать?
— Хорошо. Ты покарауль его, пока я не вернусь. Я сам пойду.
— Ладно, иди.
Салех исчез меж деревьев, а рябой разыскал неподалеку солнечную полянку и улегся на траве, чтобы согреться. Авраам стал всматриваться в долину, где жизнь не замирала ни на минуту. Сейчас на ней лежала печать покоя. Этот покой был и его уделом, пока он пас стадо, но теперь он уже не для него. Он видел людей величиной с булавочную головку, неторопливо передвигавшихся между домами. Одни были заняты уборкой клевера, другие опрыскивали поля… Будничные, повседневные дела, обращенные к будущему. Оно для него отныне не существует.
Теперь, когда он был избавлен от необходимости бороться за жизнь (она ему гарантирована до возвращения Салеха), можно сосредоточиться и подумать о себе. Он удивился, что еще совсем недавно в его сердце не было ни страха, ни жалости к самому себе и что внимание его было рассеянно. Человек должен был умереть, а думал о пустяках. Теперь его оставили в покое, и мысли о смерти приходят сами собой.
Несколько раз в жизни он находился в подобном положении, но никогда еще, кажется, не ощущал смерть так близко. Он помнил события 1926 года, когда по заданию «Хаганы»[58] находился в Сихеме переодетый в арабскую одежду. Он зашел в кафе, в самом центре города. Внезапно какой-то араб ткнул в него пальцем: «Это еврей!» «Где еврей? Мы его сейчас прикончим!» — закричал Авраам и выхватил из ножен кинжал. Ему поверили. Но все же потребовали, чтоб он предстал перед судом. Там ему предложили прочесть главу из корана о «неверных». Голос его не дрогнул, и его отпустили.
58