Когда он уверенной рукой написал на листе бумаги одно слово «Проза», он уже был целиком облит солнцем.
А. Апельфельд
В подвале
Пер. с иврита А. Белов
Вопреки ожиданиям зима затянулась. Облака висели низко, едва не касаясь крыш. Жители предместья, как только начинало темнеть, забирались в свои дома.
Здесь, в подвале, особенно чувствовалась промозглая сырость. Люди, жившие наверху, давно покинули свои жилища, так как от ветхости дом мог в любую минуту рухнуть. Но трое из подвала до сих пор не вняли предупреждениям городских властей. «Ничего, не рассыплется», — решительно сказал старик, давая понять, что он не намерен трогаться с места, пока ему не предоставят поблизости другой квартиры.
Два его племянника не вмешивались в разговор. Они привыкли молчать, когда переговоры вел дядя. Но их вид не оставлял сомнения в решимости до конца бороться за право жить здесь, если того потребует старик.
Со стороны муниципалитета делались кое-какие попытки убедить упрямцев, но старик стоял на своем и твердил, что бояться нечего. Он-то, во всяком случае, не боится обвала. «Но если наше пребывание здесь нежелательно, — добавлял он, — все зависит от вас. Дайте нам другую квартиру, и здесь же, в предместье. В другой район мы не поедем». Эти слова молчаливо подтверждали два его племянника, стоявшие у кровати старика и готовые действовать, как скажет им дядя. Они являли собой живое воплощение дисциплины и послушания.
Тогда снова исследовали все нижние части строения и установили, что они еще прочные и дом не рухнет, если снести верхний этаж, который давил своей тяжестью на подвал.
«Чего вы там копошитесь? — спросил старик, высовываясь из окна. — Зайдите в комнату. Тут еще крепкие подпорки».
Когда пошли дожди, начали ломать верхний этаж. Пришли рабочие с пневматическими молотками, и стены арабской постройки, представлявшие собой смесь песка и камня, начали оползать и сыпаться вниз. К вечеру подвал напоминал пещеру, скрытую от нескромных взоров. Два окошка покрылись толстым слоем пыли, и бледный свет керосиновой лампы почти не пробивался наружу. «Теперь-то нам уж наверняка дадут квартиру. Им ничего другого не останется», — сказал старик, и в глазах его зажегся хитрый огонек.
Уже три года старик не покидает своей берлоги, но шум жизни, текущей за ее стенами, доходит к нему вполне отчетливо. Находясь в одиночестве, он может за всем наблюдать, а также руководить деятельностью своих крепких ребят, когда они находятся даже за пределами предместья. Занятая им позиция в подвале очень удобна для переправки беспошлинных товаров, она служит как бы естественным мостом между портом и потребителями. Потому-то с такой настойчивостью старик требует квартиру только в этом районе и отказывается переезжать куда-либо дальше.
С того дня, как снесли верхний этаж, в подвале особенно стали ощущаться всякого рода неудобства. В помещение легко проникает странная смесь зноя и стужи. А то через окошко врывается солнечный свет и начинает бесцеремонно шнырять по кровати старика, стоящей у самого окна.
И снова началась, как это случалось каждой зимой, скрытая, но ожесточенная война между стариком и парнями. Часто она выражалась в длительном, настороженном молчании. «Только тронь, мы ответим открытым ударом», — таков был смысл этого молчания. И в то же время, казалось, не было такой силы, которая могла бы разрушить узы дружбы, связавшие всех троих. Эта связь могла быть иногда очень крепкой, иногда более слабой, но всегда нерасторжимой. То были узы сообщничества. И никакие перемены не могли их разорвать.