Мне пришлось выслушать еще немало разных наставлений. Отвезти в лавку мистера Дженкинса два ящика яиц по двенадцать дюжин в каждом, а взамен получить по списку всякой бакалеи и фруктов. Дело осложнялось тем, что и качество и количество некоторых товаров определялось ценой на яйца. Например, если яйца стоят тридцать центов дюжина, брать кофе по шестидесяти пяти центов фунт. Двадцать девять центов за дюжину — тогда кофе по пятьдесят центов фунт. Если по двадцать восемь, апельсинов не брать. Если по тридцати одному — апельсинов крупных. Для отца жестянку особого табака и не говорить матери, Для матери — коробку пудры в аптеке и не говорить отцу. Двадцать пять центов от отца мне на мороженое и солодковый корень. Тридцать пять центов от матери на обед в китайском ресторане. И конечно, заботиться об Алмазе, с мистером Дженкинсом разговаривать вежливо и не запачкать штаны колесной мазью.
Ехать до города было три часа, но я их не запомнил. Я помню только, каким героем себе казался, как пьянило это чувство, что я взрослый и на меня возложена важная миссия, разом сменившееся растерянностью и ощущением собственной ничтожности, когда мы с Алмазом подъехали наконец к лавке Дженкинса.
Такое свойственно всякому мальчику из захолустья. Наедине с самим собой и своей лошадью он молодец хоть куда. Он центр вселенной. Он прозревает немало схваток с жизнью, в которых проявит себя достойно и даже более того. Он бесстрашен, находчив, не прочь прихвастнуть. Лошадь повинуется ему беспрекословно.
Но в городе все по-другому. Тут множество глаз, под критическим взглядом которых мыльный пузырь его самоуверенности мгновенно лопается и сам он съеживается до совсем уже карликовых размеров. Так бывает всегда. Эти незнакомые люди, что прохлаждаются на крылечках и шествуют по Главной улице, так недосягаемо спокойны и многоопытны, так явно чувствуют себя хозяевами положения, что он тут же уступает им место в центре вселенной, особенно если это маленький мальчик в скрипучих штанах, особенно если лошадь у него старая и умудренная жизнью, как Алмаз, знает наизусть все Главные улицы и для продвижения по ним сама выбирает свой задумчиво-неторопливый аллюр.
Но вот мы доехали. Мистер Дженкинс был низенький человечек с веснушчатой лысиной, и когда я, чуть согнув ноги в коленях, внес в лавку два моих ящика с яйцами, по одному в каждой руке, он сказал только:
— Ну, так ставь их сюда. Мой мальчишка разносит товар по домам, а самому их считать мне сейчас недосуг.
— Считать их не надо, — сказал я вежливо. — В каждом ряду две дюжины, а в каждом ящике шесть рядов. Я там был. Я видел, как моя мать их укладывала.
Услышав это, стоявший у окна долговязый парень в желтых ботинках и с прилизанными волосами обернулся и сказал:
— Вот оно, значит, как, Дженкинс. Он там был.
Задетый за живое Дженкинс вышел из-за прилавка и повторил сердито:
— Так ты, значит, там был? Смотри, какой прыткий. Как, ты сказал, тебя зовут-то?
Я тоже был задет за живое и потому ответил обстоятельно и точно:
— Я еще никак не сказал. Меня зовут Томас Диксон, а мой отец — Дэвид Диксон. Восемь миль отсюда, к северу. Ему нужен работник, копнить пшеницу, а сам он не приехал, потому что очень занят.
Он кивнул, не выказав ни малейшего удивления, и протянул руку.
— Где твой список? Мать, надеюсь, дала тебе список, чего купить?
Я кивнул, и он сердито посмотрел на меня.
— Так давай его сюда и приходи через полчаса. Был ты там или не был, а яйца твои я пересчитаю. Откуда мне знать, может, половина в дороге побилась.
— Правильно, — поддакнул парень и не спеша пошел к дверям взглянуть на Алмаза. — Они небось веселой рысцой катили. Коняга могла и шарахнуться, очень просто.
Пропустив эту дерзость мимо ушей, я возразил Дженкинсу:
— Понимаете, список нужно еще объяснить. Я лучше подожду здесь и все расскажу вам попозже.
Он переступил раза три с носков на пятки, потом сделал новый заход:
— Я и сам грамотный. Каждый день выполняю заказы. Катись-ка ты пока, ищи своего работника... чем хочешь займись.
— Нет, так не выйдет, — упорствовал я. — Тут написано не то, что оно значит. Без меня вам не понять.
Он затоптался быстрее.
— Покажи мне хоть одно такое место, чтобы я не понял.
— Вот, — сказал я, — апельсины. Но апельсины нужны, только если яйца пойдут по двадцать девять центов или дороже, а если по тридцати одному центу, то нужны крупные. Видите, ведь вы бы нипочем не поняли.
Так я настоял на своем, сразу объяснил все честь по чести. Сначала мы то и дело сбивались со счета, потому что яйца стоили двадцать девять с половиной центов дюжина и мать кое-где ошиблась в вычислениях. Мистер Дженкинс и тот парень долго спорили и вырывали друг у друга бумагу, на которой поочередно писали, но в конце концов все у них сошлось, только горчицу и мыло не включили совсем, а зато подбросили лишних полдюжины апельсинов.