На открытом воздухе, когда зажгли свечи и на бокалах виски заплясали блестящие искорки, даже Рут повеселел. Воздух был на редкость прохладен, а вокруг раскинулись пески пустыни, белые и чистые, как полотно. Так они сидели и пировали консервированной дичью, грибами и замороженными фруктами, хорошенько накачиваясь рутовским бренди, а через озеро на них из темноты глазели туземцы.
Они постепенно пьянели: Рут, становясь все более сонным и вялым, Ландри — все веселее, а Барбара игривей: настоящая хозяйка, очаровательная и остроумная, от ее хохота звенел и дрожал весь ночной Дикантропус. Они с Ландри поднимали бокалы друг за другом, перебрасываясь шуточками насчет Рута и его потерь. Окончательно осоловев, тот чуть не падал со стула. Наконец, пошатываясь и спотыкаясь, он отправился на станцию.
На столе у озера оплывали свечи, Барбара подливала бренди. Голоса их становились все невнятнее, и, наконец, свечи догорели.
Ах, как хотелось бы продлить время благодатной темноты! Но настало утро, а затем… день молчания и опущенных глаз. Потом другие дни и ночи сменяли друг друга, и происшедшее уже стало обыденностью. А на станции поселилась маленькая гадкая ложь.
Барбара откровенно избегала Рута, и, когда ей случайно приходилось разговаривать с мужем, в голосе звучала плохо скрытая насмешка. Ландри, уверенный, беззаботный, — орел да и только — любил исподтишка наблюдать за ними, в душе потешаясь над сложившейся ситуацией. Рут отгородился стеной спокойствия, разговаривал сдержанным, невозмутимым тоном, ничем не выражая того, что происходило у него в душе.
Было несколько неприятных стычек. Однажды утром, зайдя в ванную комнату, Рут обнаружил, что Ландри бреется его бритвой. С каменным лицом Рут вынул ее из рук Ландри. На мгновение тот замер, потом скривился, чуть не выругавшись.
Рут сумрачно улыбнулся:
— Не злите меня, Ландри. Есть разница между бритвой и женщиной. Бритва моя. это человеческое существо не может быть чьей-то собственностью, а мои личные вещи оставьте в покое.
Ландри поднял брови.
— Парень, да ты чокнулся. — Он отвернулся. — А, пошел ты…
Шли дни, и все оставалось на своих местах, только появилось новое гнетущее ощущение. Все меньше разговоров, неприязнь повисла в воздухе клочьями паутины. Каждый жест, каждое движение носили печать греха, который демонстративно выставляли напоказ.
Рут безнадежно погрузился в свои занятия, рассматривая в микроскоп кости и камни, беспрерывно что-то измеряя и записывая. У Ландри с Барбарой вошли в привычку длинные прогулки по вечерам, как правило, в сторону пирамиды — и неторопливо назад, через спокойную и прохладную пустыню.
Тайна пирамиды вдруг заинтриговала и Ландри. Он даже обратился к Руту.
— Понятия не имею, — сказал Рут. — Ваши догадки стоят ровно столько же, сколько и мои. Единственное, что мне твердо известно, — туземцы не хотят, чтобы кто-нибудь пытался проникнуть в нее.
— Пф, — произнес Ландри, оглядывая пустыню. — Интересно знать, что там внутри. Барбара говорила, что у какого-то туземца вы видели бриллиантовое ожерелье ценой в тысячи долларов.
— Я не строю никаких предположений. — Он заметил, как непроизвольно дернулся рот Ландри и у того задрожали руки. — Лучше не суйтесь в это дело. Я не хочу неприятностей с туземцами. Помните это, Ландри.
Ландри вкрадчиво спросил:
— У вас какие-нибудь права на эту пирамиду?
— Нет, — коротко ответил Рут. — Никаких.
— Она — ваша? — Ландри с иронией выделил это слово, и Руту припомнился эпизод с бритвой.
— Нет.
— Тогда, — сказал Ландри, — занимайтесь своим делом. — Он вышел из комнаты.
Днем Рут видел, как Ландри с Барбарой что-то долго обсуждали, и заметил, как тот рылся в своем корабле. За обедом не было сказано ни единого слова.
Как обычно, когда вечерняя заря сменилась прохладными прозрачными сумерками, Барбара с Ландри отправились на прогулку в пустыню. Но сегодняшним вечером Рут наблюдал за ними и заметил рюкзак за плечами Ландри, а Барбара вроде бы несла сумку.
Рут шагал взад и вперед, сердито попыхивая трубкой. Ландри был прав это его не касается. Будь это хоть трижды прибыльным делом — он не хотел в него вмешиваться. И если какая-то опасность существует, она коснется только этих двоих. Так ли это? Или он, Рут, непроизвольно будет втянут в эту историю? Для дикантропов все люди одинаковы, и возмездие, предназначенное для одного, обратится против всех остальных.