— Как это понимать? — переспросил полицейский, в основном, чтобы заставить ее говорить, пока не подойдет подкрепление.
Она опять чихнула.
— Гены не всех людей податливы. Некоторые сопротивляются мутагенным факторам лучше, чем остальные.
Скрипнул стул. Бледная рука появилась на дверной ручке, и дверь распахнулась.
— Вы один?
Она стояла в тени.
Он кивнул.
Постояв несколько минут неподвижно, — он чувствовал на себе ее взгляд, изучающий, оценивающий, — она сказала:
— У меня агорафобия. В сильной форме. Знаете, что это такое?
— Да.
Она ступила через порог, держась спиной к стене. Изображение на компьютере ей не льстило. Даже в резком свете ламп ее лицо было мягче, моложе. На щеках два красных пятна.
— Трудно дышать, когда вы здесь.
В руках ничего не было: ни яда, ни оружия. Ничего пугающего. Но, может, в кармане халата спрятан шприц? Стоит нажать, и…
Тойас двинулся в другой конец комнаты.
— Вы всегда были такой?
Она коснулась кнопки рядом с компьютером, и на экране появилась двойная спираль.
— С самого детства. Доктора называют это посттравматическим расстройством, выражающимся в страхе перед обществом. После гибели родителей мне стало хуже. Крысы в ящике.
— Крысы?
Она впервые взглянула прямо на него: глаза воспаленные, с лихорадочным блеском.
— Крысы вполне уживаются друг с другом, но не тогда, когда их чересчур много. Тогда они начинают кусаться и даже убивать собратьев. В отличие от змей. Среди стадных животных такого не наблюдается. Они вполне мирно ведут себя в загонах. Это генетическое. Маму и папу убили в ресторане. Ножами для масла и вилками. Ящик оказался переполнен. Крысы их достали. Так кто вы, крыса или змея?
В коридоре послышался шум, и дверь разлетелась в щепки. Лавдей взвизгнула, отпрыгнув к двери кабинета, но не успела увернуться от летевшего в нее клубка. И упала, накрытая тонкой сетью, Оперативники в масках ворвались в комнату. Сколько их? Пятнадцать? Двадцать? Тойас отскочил к стене.
— Она сказала что-нибудь? — крикнул кто-то. — Угрожала?
Еще один сунул ему в руки респиратор, но Тойас не стал его надевать. Оперативники открывали ящики, совали внутрь хоботки генетических сканеров; ручные приборы всасывали воздух в крошечные автоматизированные аналитические камеры.
— Ничего, — невнятно обронил один из оперативников из-под респиратора.
— Голубиная ДНК, — вмешался другой.
— Опять голубь. И кошка. У меня тут кошка.
От двери раздался голос Бливинса, переминавшегося за широкими спинами оперативников.
— Это разрешено! У нас есть соответствующие документы!
Он следовал за офицерами, показывая свидетельства на каждую очередную находку: собака, корова, осьминог, москит, еще что-то. Но никаких змей. Тойас покачал головой. Почему нет змей? Ведь именно этим, по ее словам, занималась Лавдей. Да и о крысах что-то не слышно.
Лавдей продолжала визжать.
— Что вы ищете? — спросил Тойас, морщась от сверлящего уши звука. — Могу я помочь?
Он двинулся по стене к Лавдей. Два офицера держали ее, пока третий водил сканером по стянутому сетью халату.
— В карманах ничего. Она чиста.
Офицер, обыскивавший Лавдей, поднял глаза на Тойаса.
— Если она создала патоген, значит, нуждается в способе его распространения. Порошки, таблетки, жидкий спрей. Другая команда обыскивает ее квартиру.
Второй офицер с размаху ударил коленом в спину Лавдей, заставив ее истерически вскрикнуть. Тойас схватил его за шиворот и оттащил.
— Она ведь не сопротивляется!
Из-под респиратора были видны только глаза незнакомца, темные и загадочные. Тойасу показалось, что тому нравится причинять боль. Лавдей замолчала.
Они сорвали со стен постеры, просканировали стены за ними. Опустошили шкафы. Разбили банки. Разлили и рассыпали химикаты. Разрезали обложки канцелярских книг. Всего за четверть часа лаборатория перестала существовать. Но смертельных вирусов или доказательств, что она работала над чем-то подобным, так и не нашли.
Из кабинета вышел офицер с расплавленным карманным компом Лавдей.
— Она сожгла его, — объявил он. — Мы, скорее всего, так и не узнаем, что там было.
Он бросил останки компа в пластиковый пакет для дальнейшего исследования.
Тойас держался поближе к Лавдей, сжимая ее ладонь.
— Она всего лишь хотела поехать в парк, — пробормотал он. Вокруг мелькали колени и ноги. Он отталкивал их, чтобы никто не наступил на несчастную. И почему-то вспомнил о мертвом парне из монорельса. Этим людям нечего делать здесь. Они пугают женщину, и от этого у него по спине ползет озноб. Слишком тесно. Слишком много насилия.