— Сюда? Здесь живут твои друзья?
— Именно так, — подтвердил он, нежно ощупывая костяшки ее пальцев. Телка глазела на портик. Открылась дверь, и на пороге возник силуэт Хонки.
— Вечер добрый, господин Чик. Вечер добрый, сударыня, — прозвучал густой бас Хонки, от которого точно повеяло теплом. — Боже мой! Входите же, сударыня! Я позову госпожу Анну.
Телка не успела и глазом моргнуть, как ее провели в переднюю. На ковры полетели капли, свет плафона то и дело дрожал. Подняв взгляд, девушка завидела Анну, что спускалась по массивной лестнице. Анна всплеснула руками и заключила гостью в едва ли не материнские объятия.
Воспользовавшись заминкой, Хонки перенес внимание на провожатого гостьи. Тот ответил пренебрежительным жестом. А телку уже уводят…
— Что вы, право, — ах, как любезно с вашей стороны! — лепечет она. И подымается по лестнице.
Кому, как не ему, знать, куда ведет лестница? Там, за дверью находится звукоизолированная комната. Ему довелось бывать там не единожды. Туда он мог подняться в любой момент. Таково было одно из условий их сделки.
Повернувшись, девушка помахала ему.
— Я никуда не уйду, — бросил он. Ну почему у всех них такой вид? Господи, как не по себе ему от такого взгляда. На мгновение весь дом показался не таким, как прежде. Как будто… Неужели наступил день? Нахмурясь, он уставился в спину удаляющейся Анне. Не оборачиваясь, Анна показала за спиной кулак и дважды разжала пятерню.
— С вас пятнадцать, — обратился он к Хонки. — Она ведь улыбается.
— Ты сам видел, что показала босс, — отрезал Хонки, отделяя от пачки две ассигнации. К которым присовокупил карточку. — Следующий раз — здесь.
— С тобой спорить — как со стеной, — пренебрежительно обронил он, видя, что на карточке указан адрес квартиры где-то на другом конце города. — А ведь льет дождь.
— Дождь льет почти каждый день. Так что тебе придется притащиться туда.
— Кажется, я простудился, — бормочет он. Но, повернувшись, уходит.
Услышав щелчок отрывшейся двери, сидевший в кресле человек поднялся.
— Осталось немного, — прокомментировал он.
— Немного осталось от всех нас, — добавил Хонки. После чего, резко повернувшись, кинул упрек собеседнику: — Для чего вы проделываете с нами все это? Почему не даете умереть спокойно? Остановите игру. Остановите.
— Прошу прощения. — Человек взял свой дождевик. — Сам знаешь, что народу у нас не хватает. Неужели непонятно, что только в этом городе должны быть сотни смертей ежегодно? И каждого необходимо встретить лично — не оставлять же их на улицах! Конечно, многих можно препоручить заботам родных и друзей, но как быть с теми, у которых никого нет? Обзавестись оркестром херувимчиков, переходящих от двери к двери и поющих веселые песни? — С этими словами собеседник натянул дождевик.
— Вы обращаетесь с нами, точно с собаками. Как с зомби! — простонал Хонки.
— Напротив, — возразил тот, натягивая галоши. — Мы позволяем вам продолжать заниматься тем, чем вы занимались при жизни. Что же здесь несправедливого? Вы трое чертовски профессионально разделывались с одинокими женщинами, вот мы и решили сполна использовать ваше умение. С некоторыми… э-э-э… необходимыми изменениями, разумеется. Частицы ваших личностей не могут сами по себе удерживаться рядом слишком долго, — если подобное сообщение способно вас обрадовать. Настала пора обратить внимание на Чика. Боюсь, скоро придется подыскивать ему замену. С самого начала работа у него не особенно ладилась. Но что поделаешь — на безрыбье и рак рыба. Анна до сих пор держится молодцом. Как и ты. — С этими словами человек направляется к выходу.
Хонки схватил его за плечо.
— Отпустите нас! — принялся умолять он. — Позвольте нам умереть!
— Прошу прощения — не могу, — отрезал тот, стряхивая руку Хонки.
— Будь ты проклят, черт тебя побери!
— Это звучит как комплимент, — невозмутимо обронил тот. Испуская едва заметное сияние, человек вышел наружу и прикрыл за собою дверь.
Безмятежность Вивиана
Журналист проделал долгий путь под надзором низкорослых охранников; все они были голые по пояс, кожа под ремнями лазеров заскорузла от космических ожогов. Сам он в свою очередь жадно разглядывал первых в своей жизни ластоногов: коренных обитателей Маккартии. Журналист не называл ее вслух Маккартией, только Сауиуи. «Сауиуи», разумеется, означало «Свобода».
Потом он долго ждал на развалинах терранского анклава: с одной стороны расстилалась океанская гладь, с другой — заросли колючего тропического кустарника. Известняковую поверхность Сауиуи испещряли карстовые воронки, которые — по крайней мере, некоторые — вели в систему пещер, пронизывающих весь континент; там и обитали ластоноги. Бедная, никому не нужная планета, если забыть, что серо-зеленое растительное море до самого горизонта — сереброза. Журналист (его фамилия была Келлер) даже присвистнул, когда это увидел. В Империи граммовый мешочек сереброзы стоил половину его жалованья. Теперь он понимал, почему Маккартию не уничтожили планетарными сжигателями.