Ничего не понимая, Алисия послушно встала с колен.
Мэри подняла гневный взгляд на Бонифация:
— Вы позволите мне обратиться к суду?
— А у меня есть выбор? — сухо спросил Бонифаций.
В этом намеке на юмор Мэри почувствовала проблеск надежды. Возможно, Бонифаций сумеет отнестись к делу реалистично.
— Надеюсь, святой отец, у нас у всех пока еще есть выбор. Послушайте, я знаю, что я здесь чужая. Но может быть, мы сумеем выйти из этой нелепой ситуации с минимумом вреда для всех — и для этой девочки, и для Церкви.
— Не надо меня защищать, — произнесла Алисия, — мне все равно, что со мной сделают…
Мэри повернулась к ней:
— Я знаю, ты меня видишь первый раз в жизни. Но послушай, если не хочешь умереть в тюрьме в угоду мечтам твоего так называемого возлюбленного…
Алисия нахмурилась и бросила взгляд на Ансельма.
Мэри снова обратилась к Бонифацию:
— Это же спектакль. Попытка заставить Церковь показать зубы. Даже смерть не поможет врагу скрыться от вас, верно? Поэтому вы выкопали бедного Дарвина из могилы и посмертно отлучили от Церкви. Но по каким-то причинам, не стану вдаваться в рассуждения, по каким именно, вы решили, что этого мало. Вы хотите большего. Но ведь дело трещит по швам. Неужели вы не видите, комиссар, если вы сейчас вынесете приговор этому невинному ребенку за отказ отречься от своего родственника, какой это будет удар по авторитету Церкви — даже в вашей стране, а за рубежом и подавно? Вы наверняка когда-нибудь поедете с визитом в Куктаун. Представьте, как вас там встретят. Покарав эту девочку, вы только сыграете на руку вашим врагам.
— И что же, по-вашему, я должен сделать, лектор?
— Ведь перед вами провинился сам Дарвин, а не его дальняя родственница. Если отлучения от Церкви недостаточно, накажите его еще как-нибудь. В истории есть примеры. В тысяча шестисотом году Джордано Бруно сожгли на костре за многочисленные ереси. Но на этом кара не закончилась. Его кости раздробили в прах — вот как его проучили! Так достаньте и вы разложившийся труп Дарвина из этого гроба и повесьте его на Тауэрском мосту. Раздробите его кости в прах и развейте по ветру Делайте с ним что хотите. Уверена, ваше воображение подскажет вам больше способов унизить покойного, чем мое. Вот вам и будет публичный спектакль, которого вы хотите, и без всякой жестокости.
Бонифаций задумался, опустив на глаза черные створки век.
— Но ведь священный суд слышал, как девушка отказалась повиноваться мне.
Тут вперед выступил Ксавьер:
— Лично я ничего не слышал, святой отец. Разве что кашель. Я уверен, что достоверных записей тоже нет.
Бонифаций кивнул.
— Хм. Вам стоило бы подумать о карьере в политике, лектор Мейсон. Или в Церкви.
— Не думаю, — резко ответила она.
— Я должен посоветоваться с коллегами. Можете идти. — И он отвернулся, давая понять, что она свободна.
Мэри схватила Алисию за руку и потянула за собой.
— Идем отсюда, девочка.
За ними следом двинулся взволнованный Ансельм.
— Что вы наделали? Алисия, ты должна вернуться… пустите ее, лектор… — Он попытался взять Алисию за руку.
— Не советую, мистер Фэйруэзер, — сказал Ксавьер.
— Отойди, мальчишка, — произнесла Мэри сердитым шепотом, — получишь ты своего мученика. Дарвин — великий мыслитель, ничем не хуже Галилея. Как, по-твоему, отразится на авторитете Церкви глумление над его прахом? Вы получите все, что вам нужно: отвращение, а если повезет, то и насмешки. И кстати, ты же слышал, что я говорила об открытиях наших астрономов-аборигенов. Расширение вселенной, теория, основанная на работах самого Галилея. Правда всегда пробьет себе дорогу. Церковь удерживала свои позиции столетиями, но ее хватка уже слабеет. Нет никакой нужды отдавать Алисию на растерзание инквизиции.
Кровь отхлынула от лица девушки. Должно быть, она только сейчас поняла, что произошло.
Но Ансельм не отводил от нее взгляда:
— Алисия, идем со мной, пожалуйста.
Девушка смотрела то на Мэри, то на Ансельма.
— Лектор Мейсон… можно мне пожить пока у вас… пока я во всем не разберусь…
— Ну конечно.
Ксавьер наклонился к Ансельму:
— Уходи, рысьеглазый. И не советую тебе, мальчик, больше попадаться на глаза инквизиции.
Ансельм изумленно уставился на всех троих. Потом повернулся и быстро вышел.
Мэри посмотрела на Ксавьера:
— И давно вы знаете, что он состоит в этой Академии?
— Довольно давно.
— Вы очень снисходительны.
— Он не опасен. Вы ведь меня уже знаете, я не люблю поднимать шум из-за пустяков. Церковь пережила падение Рима, пережила Галилея и Дарвина. Такое ничтожество, как Ансельм Фэйруэзер, она и подавно переживет.