Лвов не могла оторвать взгляд от парящих хлопьев.
— Из-за воды, — произнесла она.
Теперь, когда она увидела снежинки в движении, все обрело смысл. На поверхности Харона должно быть жидкое стекло. Крошкам снежинкам оно нужно для постройки тел. Питательные вещества они получают из глубин Плутона, а кристаллическую структуру обретают на Хароне… Им нужны ресурсы обоих миров, чтобы выжить…
— Лвов!
GUT-двигатель пронесся мимо них, стремительный, сияющий, и нырнул в поврежденную границу раздела.
Вспышка цвета электрик омыла ее.
За спиной громоздился ослепительный неземной шар света, впереди маячил неровный лоскут мрака, точно брешь в пространстве. Приливные силы мягко толкались в ее животе, руках, ногах.
Плутон, Харон, бабье лето исчезли. Но звезды, вечные звезды сияли для нее как в детстве, на Земле. Она смотрела на них, верила им и не чувствовала страха.
Где-то далеко-далеко — так показалось девушке — радостно вскрикнула Гоб.
Прилив слабел. Тьма перед Лвов отступила, сменившись сиянием и теплом Солнца.
Шестая Луна
Бадо стоял в одиночестве на первозданном пляже мыса Канаверал в белом лунном скафандре, держа в руках коробку лунных камешков и инструментов для добывания грунта. Он поднял золоченый щиток и огляделся. Песок был плотный, укатанный волнами. Чуть в стороне виднелись низкорослые сосны.
Космодрома для запуска межконтинентальных баллистических ракет поблизости не наблюдалось. Его и не могло быть в виду отсутствия космического центра имени Кеннеди как такового. Космической программы тоже, судя по всему, не существовало, если не считать самого Бадо. Он был на этом пустом пляже совсем один.
В небесах сияла незнакомая Луна. Бадо посмотрел на нее и сказал:
— Шестая Луна… Вот черт!
Он снял шлем и тяжелые перчатки, взял ящик с грунтом и инструментами под мышку и пошел прочь от моря. Его неуклюжие синие ботинки, все еще покрытые темно-серой лунной пылью, оставляли во влажном песке рельефные следы.
Бадо спрыгивает с третьей ступеньки лесенки на покрытый фольгой пятачок и поднимает фонтанчики пыли. Слейд поджидает его с камерой наготове.
— Теперь повернись и ослепи меня зубастой улыбкой. Умница! Шикарный вид! Добро пожаловать на Луну.
Лица Слейда он не видит — оно скрыто блестящим золотым щитком. Держась правой рукой за лесенку, Бадо торжественно перемещает левую ногу с фольги на лунную поверхность. Потом ставит туда же правую ногу и перестает держаться за перекладину. Вот он и на Луне.
Он чувствует себя в скафандре, словно в теплом пузыре, слышит, как работают насосы в переносном комплексе жизнеобеспечения у него за плечами. Его лицо обдувает кислородный ветерок.
Он делает первый неуверенный шаг вперед. Пыль хрустит под ногами, словно снежный наст. Под податливым верхним слоем глубиной в несколько дюймов залегает плотная корка. Огромные лунные ботинки оставляют в пыли удивительно четкие следы, как в мокром песке. Он не удерживается и фотографирует один особенно выразительный отпечаток своей подошвы. Отпечаток сохранится в лунной пыли миллионы лет, как окаменелый след лапы динозавра, хотя когда-нибудь в необозримом будущем все-таки будет уничтожен микрометеоритным потоком — этим слабеньким эхом могучей бомбардировки незапамятного прошлого.
Он озирается. Спускаемый аппарат стоит в широком, неглубоком кратере. Близкий горизонт прочерчивают пологие холмы. Поверхность усеяна разнокалиберными — от пары дюймов до нескольких ярдов в диаметре — кратерами, кромки которых отбрасывают длинные густые тени.
Место прилунения назвали кратером Тейлор, в честь квартала в хьюстонском районе Эль Лаго, неподалеку от Центра пилотируемых космических полетов, где поселились они с Фэй. Дно кратера, состоящее из застывшей лавы, представляет собой довольно гладкую поверхность. Главная задача экспедиции — обследовать другой кратер, несколькими сотнями ярдов западнее. Они прозвали его Уайлдвуд, в честь квартала, где обитает Слейд. В этот кратер несколько лет назад опустилась автоматическая станция, и теперь астронавты должны проверить ее состояние.
От места прилунения станции рукой подать до Тихо, идеально круглого, яркого кратера на южном лунном взгорье. В детстве у Бадо было острое зрение, и он мог разглядеть Тихо невооруженным глазом с Земли — четкую точку на ярко-белой поверхности.