Я бросил философию и поступил на факультет проектирования оптических кристаллов для неспециалистов. Я узнал много о твердотельной квантовой механике. Я узнал много увлекательной математики. Я узнал, что нейронная сеть представляет собой устройство, используемое для решения задач, которые слишком трудно было понять. Достаточно гибкая нейронная сеть может быть настроена на обратную связь, чтобы имитировать почти любую систему — произвести те же результаты на выходе из одних и тех же вводных данных — но это не проливало никакого света на характер системы эмуляции.
— Понимание, — говорил нам преподаватель. — Это переоценённое понятие. Никто не понимает, как оплодотворенная яйцеклетка превращается в человека.что мы должны делать? Прекратить рожать детей, пока онтогенез не сможет быть описан с помощью набора дифференциальных уравнений?
Мне пришлось признать, что смысл в его словах есть.
Мне к тому времени было ясно, что ни у кого не было ответов, которые я хотел получить — и я вряд ли получил бы их сам; мои интеллектуальные способности были, в лучшем случае посредственны. Всё сводилось к простому выбору: я мог напрасно тратить время, думая о тайнах сознания, или, как все остальные, я мог прекратить волноваться и продолжить жить.
Когда я женился на Дафне в двадцать три года, Ева была далеким воспоминанием, как и любые мысли о общности душ. Дафне был тридцать один год, она была исполнительным директором инвестиционного банка, который нанял меня когда я стал доктором наук, и все согласились, что брак был на пользу моей карьере. Может быть, она действительно понравилась мне. У нас было приятная сексуальная жизнь, и мы утешали друг друга, когда нас понизили, как любой добрый человек хочет успокоить животное в беде.
Дафна не переключилась. Она откладывала это, месяц за месяцем, изобретая еще более смехотворные оправдания, и я дразнил ее, как будто у меня никогда не было оговорок для себя.
— Я боюсь, — призналась она однажды вечером. — Что если я умру, когда это случится, если всё, что останется — это робот, марионетка, вещь? Я не хочу умирать.
Подобные разговоры меня несколько смущали, но я скрывал свои чувства.
— Предположим, у тебя был инсульт, — сказал я, — который разрушил небольшую часть твоего мозга. Предположим, врачи имплантировали машину, взявшую на себя функции поврежденного участка мозга. Ты все еще являешься собою? Ты — это ты?
— Конечно.
— А если они сделали это дважды, или десять раз, или тысячу раз.
— Это не обязательно продолжать.
— Да? Что за магический процент, когда ты перестанешь быть собой?
Она пристально посмотрела на меня.
— Все старые аргументы — клише…
— Тогда виноваты они, если они такие старые и шаблонные.
Она начала плакать.
— Не надо. Убирайся! Я боюсь умереть, а тебе наплевать!
Я взял ее на руки:
— Шшш. Прости. Но все это делают рано или поздно. И ты не должна бояться. Я здесь. Я люблю тебя.
Слова, возможно, были неосмысленной реакцией при виде ее слез.
— Ты сделаешь это? Со мной?
Я похолодел.
— Что?
— Перенесёшь операцию на тот же день? Переключишься, когда я переключусь?
Много пар сделало это. Как и мои родители. Иногда, несомненно, это был вопрос любви, обязательств, обмена. В другие времена, я уверен, этот вопрос касался не одного партнера, желающего быть непереключенным, с жемчужиной в голове.
Я молчал некоторое время, затем я сказал:
— Конечно.
В течение последующих месяцев все страхи Дафны, которые я высмеивал как «детские» и «суеверные», быстро стали осмысленными, а мои собственные «рациональные» аргументы стали звучать абстрактно и пусто. Я отказался в последний момент, я отказался от анестезии, и покинул больницу.
Дафна пошла вперед, не зная, что я бросил её.
Я ее больше никогда не видел. Я не мог с ней встретиться; я уволился с работы и уехал из города на год, мне претила трусость и предательство — но в то же время у меня была эйфория от того, что я сбежал.
Она подала иск против меня, но затем забрала его через несколько дней. Мы договорились через ее адвокатов на простой развод. Перед разводом она прислала мне короткое письмо: