— Добрый день, — еле слышно произнесла мать, сжимая отцовскую руку. Тот был как чайник, готовый закипеть.
— Верджил Сайке, — представился мужчина. У него были густые красные брови, открытое, доброжелательное лицо и светло-карие глаза, которые казались почти оранжевыми. — Рад познакомиться, — добавил он, подавая руку отцу.
Отца затрясло. Он глядел на руку Верджила Сайкс, да так, словно та была вымазана в коровьем дерьме.
Наверное, я перенервничал, не знаю. Я не успел подумать. Я просто шагнул вперед и пожал протянутую руку. Рука была горячей, как будто у мужчины был жар.
— Здрасьте, — сказал я. — Бобби Дикен.
— Привет, Бобби, — ответил он и оглянулся через плечо на своих жену и детей. — Эви, зови Рори и Гарнит, идите познакомиться с Дикенами! — Он говорил, растягивая звуки и слегка пришепетывая, словно с иностранным акцентом. Потом я сообразил, что это акцент жителей крайнего Юга. Он широко недовольно улыбнулся, глядя, как его семейство подходит к крыльцу. — Это моя жена и детишки, — сказал Верджил. — Мы из Алабамы. Довольно далеко отсюда. Будем соседями, как я понимаю?
Такое количество красного почти парализовало отца. Он издал хрипящий звук, словно подавился, и рявкнул:
— Прочь с моего крыльца!
— Простите? — переспросил Верджил, все еще улыбаясь.
— Проваливайте! — повторил отец, повышая голос. — Прочь с моего крыльца, деревенщина краснорожая!
Верджил не перестал улыбаться, только глаза его чуть-чуть сузились. Мне показалось, что я увидел в них боль.
— Рад был познакомиться, Бобби, — произнес он, обращаясь ко мне и добавил чуть тише:
— Заходи к нам как-нибудь в гости, ладно?
— Никогда! — рявкнул отец.
— Всего доброго, — кивнул Верджил, положил руку на плечо женщине, и они пошли обратно через улицу. Детишки бежали следом.
— Никто у нас здесь не живет в красных домах! — заорал им в спину отец, вырываясь из судорожного захвата матери. — Никому и в голову не придет, если у него хоть капля мозгов есть! Ишь вырядились* Что вы о себе воображаете! Вы кто — коммуняки или кто? Деревенщина! Катитесь обратно, откуда приперлись, чтоб вам…
— Тут он замолчал, видимо, сообразив, что я стою рядом и смотрю на него. Он повернул голову, и мы несколько мгновений молча глядели в глаза друг другу.
Я люблю отца. Когда я был маленьким, я думал, что он может луну с неба достать. Помню, как он катал меня на шее. Он был добрым человеком и старался быть добрым отцом — но в тот момент, в то самое июльское субботнее утро, я понял, что в нем есть черты, с которыми он ничего не может поделать, черты характера, впечатанные в механизм его душевного устройства далекими предками, о которых он и представления не имел. У каждого есть такие черты — причуды, странности, разные мелочи, которые обычно редко когда проявляются. Без них не обходится ни одна личность. Но если вы кого-то любите и вдруг обнаруживаете в этом человеке черты, которых раньше не замечали, это заставляет ваше сердце биться немного чаще. А еще я увидел — словно в первый раз, — что глаза у отца такого же голубого оттенка, как у меня.
— Чего уставился? — буркнул отец. Лицо его было искажено гримасой боли.
Он выглядел таким старым. С сединой в волосах, с глубокими морщинами на лице. Таким старым, усталым и очень испуганным.
Я отвел взгляд, как собака, ожидающая удара, потому что в присутствии отца всегда чувствовал себя слабым. Я молча покачал головой и поспешил уйти в дом.
С крыльца доносились голоса родителей. Отец говорил громко, но слов Я не мог разобрать; потом постепенно беседа пошла потише. Я лежал на своей кровати, уставившись в потолок, и изучал трещину, которую видел, наверное, миллион раз.
Я вдруг подумал, почему за все эти годы мне не пришла в голову мысль замазать ее. Я ведь уже давно не ребенок, я в возрасте, когда пора становиться взрослым мужчиной. Нет, я не собирался замазывать эту трещину потому, что всегда ждал, что это сделает кто-нибудь другой, а о себе в этом качестве просто не думал.
Спустя некоторое время он Постучал в дверь, но не стал дожидаться, пока я отвечу. Это было не в его привычках. Он застыл в дверях, потом вдруг пожал своими широкими, тяжелыми плечами и произнес:
— Извини, Бобби. Не сдержался. Обиделся на меня? Это все из-за этого красного дома, черт бы его побрал. Он меня просто бесит! Я просто больше ни о чем не могу думать. Ты меня понимаешь?
— Это всего лишь красный дом. Больше ничего. Просто дом, выкрашенный красной краской.
— Он — другой! — резко оборвал меня отец, и я сжался. — Аккардо-стрит сто лет прекрасно себя чувствовала такой, как есть! Какого черта надо что-то менять?