Джек схватил револьвер и врезал рукояткой демонице по морде. Влажная, отвратительная кожа лопнула с таким звуком, будто порвалась гнилая тряпка. Колючая проволока пропорола перебинтованные пальцы. Подняв пистолет, он снова ударил. Мамаша отступила на несколько шагов, затем ее ноги подкосились. Глаза ввалились внутрь черепа, словно их прижгли сигаретой. Из пасти вырвалось мяуканье, бриллиантовые клыки клацнули друг о друга. Джек поднял пистолет и, не обращая внимания на колючую проволоку, обрушил его вниз. Голова Мамаши лопнула точно, гнойный волдырь. Из полости выплыла маслянистая дымка, закручиваясь, поднялась к потолку и зависла там, точно осиный рой. Дымка просачивалась сквозь потолочную плитку, оставляя после себя темное, словно никотиновое, пятно. Затем она — чем бы она ни была — исчезла.
Тело Мамаши валялось на полу кучкой тряпья. Джек отпихнул труп в сторону и пополз к лифту. Двери продолжали нетерпеливо ударяться о ноги охранника. Джек изо всех сил старался вытащить труп в коридор, сознавая, что с каждой упущенной секундой Адольф все ближе подбирается к родильному отделению. Он убрал ноги мертвеца из лифта, поймал створки, прежде чем они сошлись, и заволок себя в кабину. Потянувшись вверх, он ударил по кнопке второго этажа.
Двери закрылись, лифт пополз вниз.
Джек поднялся. Ноги тут же подкосились, и он упал на колени. Перед его рубашки покраснел от крови, бинты свисали с кровоточащих рук, перед глазами плясали черные точки. Он понимал, что до того мгновения, когда его тело сдастся, осталось не так уж много времени. Старые шестеренки и тросы заскрипели — лифт дернулся и остановился. Джек посмотрел на светившиеся над дверью цифры. Там горела цифра 5. Двери разъехались, внутрь шагнул седовласый доктор в белом халате. Увидав стоявшего на коленях Джека, он замер.
— Пошел вон, — прохрипел Джек.
Доктор секунды три поколебался, а затем так резко отпрянул, что врезался в шедшую по коридору санитарку и перевернул тележку с лекарствами и стерилизованными инструментами. Джек снова надавил на кнопку с номером 2, и двери захлопнулись. Он наблюдал за сменой цифр и, когда лифт миновал третий этаж, подумал, что разумнее было бы оставаться в кабине до самого вестибюля и сразу же по прибытии туда заорать, призывая подмогу. Так и нужно было поступить. Ведь у него нет ни пистолета, ни любого другого оружия — ничего, чем удалось бы остановить Адольфа. Он был ранен, балансировал на краю шокового состояния и сознавал, что, скорее всего, напугал того доктора до полусмерти. Мрачная улыбка тронула уголки губ — Джек понял, что не успеет добраться до вестибюля; к тому времени Адольф проникнет в родильное отделение, и в окружении свежей плоти уцелевшая лапа монстра найдет, чем себя занять. Возможно, груда детских ручек и ножек уже свалена в кучу на полу, и каждую секунду прерывается очередная жизнь. Нет времени… нет времени…
Джек с трудом поднялся на ноги и увидел, как загорелась цифра 2. Лифт остановился, двери со стоном открылись.
На втором этаже не было никаких криков, никакой отчаянной суеты. Когда Джек вышел из лифта, на него изумленно уставились две медсестры, дежурившие на центральном посту. Одна из них опрокинула чашку с кофе, и по столу растеклась коричневая лужа. Джеку не приходилось раньше бывать в родильном отделении, и ему казалось, что коридоры разбегались сразу во все стороны.
— Младенцы… — обратился он к одной из медсестер. — Где вы держите младенцев?
— Вызывай охрану! — сказала медсестра напарнице.
Вторая женщина схватила телефонную трубку, нажала клавишу и дрожащим голосом произнесла:
— Это второй этаж. Нам здесь нужна охрана! Срочно!
— Послушайте меня. — Джек знал, что Розали и остальные, должно быть, все еще пытаются объяснить случившееся. Они не сообразят, куда направился Адольф. — Пожалуйста, послушайте. Я доктор Джек Шеннон. Я только что спустился с восьмого этажа. Нужно убрать отсюда детей. Не могу вам сказать, почему, но…
— Лютер! — крикнула одна из медсестер. — Лютер!
Вторая женщина попятилась, и Джек понял, что они обе приняли его за сумасшедшего.
— Я не псих, — произнес он, тут же пожалел об этом: подобное заявление лишь усугубляло ситуацию.
Медсестра, которая звала Лютера, сказала: