— Мамуля! — воскликнула Селия.
— Селия, дорогая, — сказала Рут. — Сколько же лет прошло!
Селия с шумом ворвалась в комнату. Из ее рук посыпались свертки и пакеты — как же она все это донесла? — потом они крепко обнялись, смеясь и болтая наперебой. Следом за Селией вошел худой бородатый мужчина и осторожно закрыл дверь.
— Пахнет чертовски здорово, — сказала Селия.
— На кухне остывает домашний фруктовый пирог. А Флоренс, — моя соседка, знаешь? — позволила мне нарвать цветов у нее в саду, чтобы сделать тебе приятное. Это так мило с ее стороны.
Рут глубоко вздохнула и улыбнулась. Последовало короткое молчание. Все трое смотрели друг на друга с улыбкой. Незнакомец — ведь Селия не говорила, что приедет не одна — нагнулся, чтобы собрать упавшие пакеты.
— Ну, — сказала Рут, отступив на шаг от Селии. — Дай же мне на тебя посмотреть.
— Да нет, лучше ты мне дай на тебя посмотреть! — засмеялась Селия, оборачиваясь и улыбаясь молодому человеку. — Это Бен, — сказала она. — А это Мамочка-Рут.
Бен что-то сказал, но Рут не слышала его слов. Ее внимание было приковано к молодой женщине. «Селия!» — подумала она, и слезы снова навернулись ей на глаза. Она смахнула их ресницами, чтобы они не мешали ей смотреть на Селию, которая выглядела чудесно. Просто великолепно: высокая и стройная, в просторном блестящем черном одеянии, словно летящем вокруг изящной фигуры; продолговатое лицо раскраснелось от волнения, темные раскосые глаза сияли. Селия, ее пра-правнучка! Густые темные волосы, такие же черные, как и одежда, или даже чернее, с единственной седой прядкой, спадали на плечи. А эта улыбка, которая не изменилась бы, даже если бы все остальное в ней переменилось, если бы Селия наконец, наконец повзрослела. Сколько же Селии лет? Тридцать пять? Сорок? Она сказала:
— Ах, Селия, ты выглядишь замечательно.
— Мамочка! Я пытаюсь познакомить тебя кое с кем.
— Бен. Конечно, Бен, — улыбнулась Рут.
— Очень приятно, миссис… — Бен пожал протянутую руку.
— Просто Рут.
— Очень приятно, Рут. Я столько слышал о вас.
— Ну, а я о вас совсем ничего не слышала.
— Ма-амочка! — сказала Селия.
— Садитесь, — пригласила Рут. — Расскажите мне обо всем. Прошло чертовски много времени, не так ли? Семь лет! — Вы знаете, — сказала она Бену, — я практически одна вырастила Селию. Ее мать…
— Разве нам обязательно говорить о маме? — спросила Селия.
Она сидела рядом со своим молодым человеком — с ее Беном — на уютном диванчике у окна. Рут стояла в дверях кухни и пристально смотрела на них: на стройного молодого человека с бородкой и живыми глазами и на свою пра-правнучку, которая была ей как родная дочь. Селия небрежно положила руку Бену на плечо и тоже смотрела на Рут, как бы ожидая от нее чего-то. Но Рут не знала, что сказать. В голове совсем не было мыслей. Яркое весеннее солнце над зеленью парка слепило ее. Может быть, что-то с имплантатами сетчатки, подумала она и, моргнув, почувствовала, что в глазах стоят слезы. Сегодня она чересчур сентиментальна. Рут отвела взгляд, чтобы Селия ничего не заметила, и поклялась себе, что не заплачет. Как глупо. Затем сказала:
— Давайте я принесу вам что-нибудь. У меня есть кофе, содовая и, наверно, чай…
— Присядь, Мамочка. Мы не хотим пить.
— И все-таки, — сказала Рут. — Хотите кофе, Бен?
— Было бы не плохо, — ответил он. — Если можно, с сахаром.
— Мамочка…
Рут исчезла на кухне. Она остановилась у окна, выходившего на садик Флоренс, и смахнула ресницами слезы. Цветы буйно цвели, и было приятно стоять у открытого окна и вдыхать их опьяняющий аромат. Это успокаивало.
— Что с тобой, Мамочка?
Рут включила воду и притворилась, будто моет чашку.
— Ничего, дорогая. Просто споласкиваю.
— Чепуха. — Селия закурила сигарету, прошла мимо Рут и выглянула в окно. — А за цветами хорошо ухаживают, — сказала она. — Я буду скучать по ним.
— Отвратительная это привычка — курение.
— Такой стиль, Мамочка. Никакого вреда.
— У тебя вся одежда дымом пропахла.
— Может быть, я брошу.
— За кого ты меня принимаешь? Ты куришь с шестнадцати. Значит, уже двадцать пять лет?
— Двадцать два.
Селия потушила сигарету, сунув ее под кран. В лучах солнца девушка становилась еще красивее: ее кожа делалась почти прозрачной, волосы становились темнее, а седая прядка казалась белокурой.
— Тебе не следует оставлять твоего друга одного, — сказала Рут. — Это невежливо.