Правда, это довольно эфемерная теория.
Кстати, крыльцо это чужое, да и, если на то пошло, выпивка тоже, хотя, насколько понимает Уайндэм, все теперь принадлежит ему.
Действие в историях о конце света обычно разворачивается по одному из двух сценариев.
В первом конец света происходит в результате природного катаклизма — беспрецедентного либо беспрецедентно масштабного. Лидирует в списке причин всемирный потоп — сам Господь, как нам говорят, питает к нему слабость, — хотя и у чумы разного вида имеются сторонники. Популярен также новый ледниковый период, равно как и тотальная засуха.
Во втором варианте катастрофу провоцируют безответственные представители человечества. Чаще всего какие-нибудь чокнутые ученые или коррумпированные чиновники. Начинается обмен межконтинентальными баллистическими ракетами, хотя сценарий обычно подгоняется под текущую геополитическую обстановку.
Не стесняйтесь комбинировать и подбирать.
Желает кто-нибудь генетически модифицированный вирус гриппа? Или таяние ледяных шапок на полюсах?
В тот день, когда мир кончился, Уайндэм даже не понял, что это и есть конец света, во всяком случае, понял не сразу. Лично для него в тот период жизни практически каждый день походил на конец света. И вовсе не вследствие какого-нибудь биохимического дисбаланса, а вследствие его работы на Объединенную службу доставки, в которой он на тот день, когда настал конец света, проработал шестнадцать лет, сначала в качестве грузчика, потом в сортировочном отделе и под конец в вожделенной должности водителя-экспедитора с полагающейся коричневой униформой и прочим. К тому времени компания стала открытым акционерным обществом, и он тоже прикупил ее акций. Деньги получались неплохие, на самом деле очень даже хорошие. И дело было не только в деньгах — он любил свою работу.
Но все равно начало каждого проклятого дня походило на катастрофу. Попробуйте каждое утро вставать в четыре — и сами поймете.
Вот как начинался его день.
В четыре утра звонил будильник, старомодный будильник, который он каждый вечер самолично заводил. (Радио выводило его из себя, пока он не выпьет утренний кофе.) Он всегда тотчас же затыкал его, не желая будить жену. Принимал душ в отдельной ванной комнате (опять-таки потому что не хотел тревожить жену, ее звали Энн), наливал в термос кофе, съедал что-нибудь неполезное — бублик или пирожное, — стоя над раковиной. К тому моменту уже было 4.20, 4.25, если он замешкался.
Затем он совершал нечто парадоксальное: возвращался в спальню и будил жену, которую всеми силами старался не потревожить предыдущие двадцать минут.
— Удачного тебе дня, — всегда произносил Уайндэм.
И его жена тоже всегда отзывалась одинаково. Она утыкалась лицом в подушку и улыбалась. «Уг-ху», — выдыхала она, и обычно это было такое уютное, любящее, свернутое калачиком «уг-ху» раннего утра, что ради него стоило каждый проклятый день подниматься ровно в четыре.
Уайндэм узнал о Всемирном торговом центре — еще не о конце света, хотя Уайндэму тогда показалось, что дело обстоит именно так, — от одной своей клиентки.
Клиентка, ее звали Моника, была из числа постоянных. Эта баба была помешана на канале «Магазин на диване». И еще она была объемистая. Женщина того сорта, о каких люди говорят: «Она такая добросердечная» или «У нее такое приятное лицо». И она действительно была добросердечная, по крайней мере Уайндэм считал ее таковой. Поэтому он огорчился, когда она открыла ему дверь вся в слезах.
— Что случилось? — спросил он.
Моника покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Она жестом пригласила его войти. Уайндэм, нарушая разом приблизительно пятьдесят правил ОСД, шагнул в дом вслед за ней. В доме пахло сосисками и цветочным освежителем воздуха. И повсюду было это дерьмо из «Магазина на диване». То есть решительно повсюду.
Уайндэм не обратил на это внимания. Взгляд его был прикован к телевизору. На экране авиалайнер врезался во Всемирный торговый центр. А он стоял и наблюдал это с трех-четырех разных ракурсов, прежде чем заметил логотип «Магазина на диване» в правом нижнем углу экрана.