На этом сходство со сном заканчивалось. Моим глазам предстало не безмолвное семейство, а шумное общество веселых людей, которых я прекрасно знал. И, несмотря на страх, который всегда внушал мне этот сон, увидев эту сцену, я нисколько не испугался. Мною овладело жгучее любопытство: что произойдет дальше.
За чаем царило оживление, но вскоре миссис Клинтон поднялась со стула. И я уже знал, что она скажет. Обратившись ко мне, она произнесла: «Джек вам покажет вашу спальню. Я приготовила для вас комнату в башне».
На какой-то миг во мне ожил прежний страх. Но тотчас исчез, уступив место жгучему любопытству. Вскоре я с избытком удовлетворил его.
Джон повернулся ко мне.
— На самом верху, — сказал он. — Но, думаю, тебе там будет удобно. К нам понаехала куча народу. Пойдем, посмотришь свое пристанище. Черт возьми! Кажется, ты был прав, скоро начнется гроза. Небо совсем потемнело.
Я встал и последовал за ним. Мы миновали зал и поднялись по давно знакомой лестнице. Затем Джон отворил дверь, и я вошел внутрь.
И вновь меня охватил глубокий безотчетный страх. Я не понимал, чего боялся: мне просто было страшно. И вдруг, подобно тому как в памяти неожиданно возникает давно забытое имя, меня осенило: я боялся той, чья могила со зловещей надписью «Злой памяти Джулии Стоун» часто снилась мне в высокой траве, под окнами этой комнаты. Но тут же страх бесследно исчез, я даже не мог взять в толк, чего тут было бояться, — и я стоял, спокойный и невозмутимый, в комнате в башне, которую так часто видел в моих снах и обстановку которой так хорошо изучил.
Я огляделся и с гордостью собственника отметил, что в комнате ничего не изменилось. Слева от двери у стены стояла кровать изголовьем в угол. Там же находились камин и небольшой книжный шкаф. Напротив двери было два решетчатых окна, между ними туалетный стол, а у четвертой стены расположились умывальник и шкаф. Мои чемоданы были распакованы, туалетные принадлежности аккуратно расставлены на умывальнике и столике, а одежда для обеда разложена на кровати, поверх покрывала. И вдруг я с тревогой заметил еще два предмета, которых прежде никогда здесь не видел: писанный маслом портрет миссис Стоун в полный рост и черно-белый набросок, изображавший Джека Стоуна таким, каким он приснился мне всего неделю назад, в последнем из длинной вереницы повторяющихся снов: скрытный, злобного вида господин лет тридцати. Набросок висел между окнами, глядя через всю комнату на другую картину возле кровати. Я перевел взгляд на этот второй портрет, и на меня опять нахлынул ужас.
Он изображал миссис Стоун, какой она приснилась мне в последний раз: старой, сморщенной и седой. Но, несмотря на явную немощь тела, сквозь оболочку плоти проглядывала мрачная, зловещая сила, лицо светилось тайным дьявольским торжеством, а сложенные на коленях руки, казалось, дрожали от еле сдерживаемого ликования. Заметив в левом нижнем углу надпись, я подошел поближе и прочел «Портрет Джулии Стоун работы Джулии Стоун».
В дверь постучали, и в комнату вошел Джон Клинтон.
— Не надо ли тебе чего-нибудь? — спросил он.
— Спасибо, у меня все есть, даже с избытком, — ответил я, указывая на портрет.
Он рассмеялся.
— Мрачная старушка, — сказал он. — Насколько мне известно, изобразила себя собственноручно. И не слишком себе польстила.
— Разве ты не видишь? — спросил я. — В этом лице нет ничего человеческого. Это лицо ведьмы или дьявола.
Джон вгляделся в ее черты.
— Верно, картинка не из приятных, — признал он. — Не слишком годится для спальни. Могу себе представить, какие ужасы приснились бы мне, окажись эта дама рядом с моей кроватью. Я уберу ее отсюда, если ты не возражаешь.
— Сделай милость.
Он позвонил в колокольчик, и с помощью слуги мы сняли портрет со стены и вынесли на лестницу, поставив лицом к стене.
— Увесистая старушка! — воскликнул Джон, вытирая пот со лба. — Хотел бы я знать, что у нее на уме.
Меня тоже удивила тяжесть картины. Я только хотел ответить, как заметил у себя на руке кровь, вся ладонь была в крови.
— Я ненароком порезался, — сказал я.
Джон с изумлением воскликнул:
— Черт! Я тоже! Сам не пойму как.
Тем временем лакей вытащил из кармана платок и тоже обтер руку. Я заметил на его платке кровь.
Мы с Джоном вернулись в комнату в башне и вымыли руки. Однако ни он, ни я не обнаружили у себя ни царапины, ни пореза. Убедившись в этом, мы оба, словно по молчаливому согласию, не возвращались к этой теме. В моей душе зародились смутные подозрения, которые я гнал от себя прочь. То же, как я догадывался, происходило и с Джоном.