«Ha смерть Пушкина». Автограф Лермонтова.
Ничего не понимаю! Рука Лермонтова?
Лермонтова.
Сомнения есть?
Нету.
А что сказано тут?
Непонятно. И при этом… «На смерть Пушкина»?!
А профессор Винклер, рассматривая альбом вместе со мною, переводит взгляд на меня:
— Это манускрипт чей?
— Лермонтова.
— Но что тут написано? Я не вполне понял!
— Сейчас вам скажу…
Напрягаю мозги… Не берут! И, как нарочно:
Заехал за Рейн! Справку не наведешь!
Думать некогда!
Посоветоваться не с кем!..
Напряг череп до крайней возможности… — сообразил!
Когда Лермонтов за стихи на смерть Пушкина был сослан из Петербурга в кавказскую армию, он задержался в Москве и прожил в ней почти две недели; Лопухиных он видел, разумеется, ежедневно. Может быть, даже остановился у них. А у Лопухиных был слуга-негр: Ахилл или Ашиль— по-французски.
Этот самый Ашиль слышал разговоры о гибели Пушкина и о том, что Лермонтов пострадал за стихи. И решил сочинить свои. Но, не умея писать, продиктовал их Михаилу Юрьевичу.
Это стихи негритянские! Еще один отклик на гибель величайшего из поэтов. Очевидно, это Пушкин «стояля в шистом поле»? И «не слишал как гром загремил», когда «ударил из пистолетрум» Дантес. Может быть, Лермонтов рассказывал, как встретили известие о гибели Пушкина офицеры — сослуживцы по гусарскому полку. Тогда можно понять слова про «маладсов офицерум», которые «палакал слозом» о Пушкине и «упаля на колен» (может быть, заказали панихиду?). Что хотел сказать негр Ашиль, в точности установить теперь трудно. Но что стихи выражают сочувствие Пушкину — это, кажется мне, несомненно. Вот так и попало стихотворение московского негра (точнее, гвинейца) в альбом, заполнявшийся в начале трагического— 1837 года.
Другая находка еще того лучше: «Баллада». Почерком Лермонтова:
С этого места балладу писала чья-то другая рука.
«Баллада». Автограф Лермонтова.
«Югельский барон», о котором идет речь в этих стихах, — это барон Хюгель или Югель, как звали его в верещагинском семейном кругу. А писана эта баллада в виде пародии на известную балладу Жуковского о Смальгольмском бароне.
Если уж говорить точно, балладу о Югельском бароне мы знали и прежде. Три года спустя после гибели Лермонтова она была напечатана в книжке стихов некоей Варвары Анненковой с примечанием, поясняющим, что Лермонтову в этой балладе принадлежат тридцать девять строк, а ей, Анненковой, — последние шесть.
Кто такая эта Варвара Анненкова? Какое отношение имела она к Лермонтову? По какому случаю они эту балладу писали? И можно ли верить ей, что Лермонтов причастен к ее сочинению? Про это ничего не известно. Между тем в тексте есть такие плохие стишки, что подозревать Лермонтова в сочинении их просто неловко: «Мелких птиц, как везде, нет в орлином гнезде». Как это может быть Лермонтов? Поэтому балладу «Югельский барон» в сочинения его не включали, а печатали мелким шрифтом в конце.
И что же я вижу здесь, сидя в гостиной Винклера?
В альбоме после пятнадцатой строчки поставлена сбоку черта и по-немецки приписано: «До этого места рука Лермонтова». А в конце — по- французски почерком Верещагиной: «Сочинено Мишелем Лермонтовым и Варварой Анненковой в то время, когда я читала письмо от моего жениха».
Теперь уже ясно: Лермонтову принадлежит в этой балладе не тридцать девять, а только пятнадцать строк. Зато превосходных. А все остальное придумала Анненкова, и Лермонтов тут ни при чем.
И все-таки самая существенная находка не это, а неизвестное стихотворение «Послание»: