- Капитан? - осторожно спросил Тайлер.
Стрингфилд бросился к нему, схватив за ворот рубашки.
- Ты нашел лачугу?
Тайлер кивнул, боясь говорить.
- Почему ты не доложил об этом? Ты же знаешь, что должен был доложить. Я узнал об этом от Гэри!
Черт бы его побрал, подумал Тайлер.
- Ты знаешь, где это?
Тайлер снова кивнул.
- Ты отвезешь меня туда. Сейчас же.
Ему хотелось задать миллион вопросов, но он не осмелился, а просто кивнул и, достав ключи, поплелся обратно к грузовику. Стрингфилд последовал за ним. Его ощущение, что мальчик обладал физическим объемом и твердостью, было, возможно, не так уж и далеко от истины, потому что пока они ехали, капитан достал свой служебный револьвер и проверил, заряжен ли он.
Его действия встревожили Тайлера. Если Стрингфилд убил мальчика, как утверждал Гэри, то убить его снова будет невозможно. С другой стороны, а вдруг Гэри ошибся и Стрингфилд хотел убить ребенка. Тайлеру не нравилась мысль, что возможно он везет капитана совершить убийство.
Он откашлялся.
- Прошу прощения, капитан...
- Он уже мертв, - сказал Стрингфилд, как будто Тайлер вслух высказал свои вопросы. - Мне просто нужно убедиться.
То, как он говорил, ясно давало понять, что никакого дополнительного обсуждения не будет. Тайлер кивнул, заткнулся и продолжал вести машину, смирившись с тем, что он может никогда не узнать, что произошло на самом деле.
Солнце уже садилось, когда они добрались до участка грунтовой дороги, где им пришлось остановиться. Сказав капитану выходить и объяснив, что остаток пути им придется пройти пешком, Тайлер открыл бардачок и достал фонарик. Он надеялся вернуться до наступления темноты, но на всякий случай решил перестраховаться.
Стрингфилд громко ахнул, когда они наконец добрались до лачуги. Еще не стемнело, но тени уже удлинялись. Им обоим потребовалось некоторое время, чтобы заметить, что в дверях стоит мальчик из Сальвадора. Он широко улыбался. В угасающем свете его зубы казались ослепительно белыми.
- Оставь нас, - приказал Стрингфилд.
- Вы хотите, чтобы я подождал?..
- Уезжай!
Вытащив пистолет, капитан двинулся вперед, а мальчик растворился в темноте внутри маленького здания. Стрингфилд шагнул внутрь, и дверь за ним закрылась.
Мне по-прежнему не нравится эта дверь, подумал Тайлер.
Из хижины донесся одиночный выстрел.
Затем наступила тишина.
Он постоял там несколько мгновений, ожидая, не откроется ли дверь снова, не выйдет ли кто-нибудь из них, но не было ни движения, ни звука, только солнце продолжало садиться на западе. Даже окружающая среда была неподвижна: ни ящерица, ни птица, ни жук не выдавали своего присутствия. Он подумал было подойти к лачуге, открыть дверь и заглянуть внутрь, но в конце концов решил, что лучше ничего не знать.
Включив фонарик, не оглядываясь, Тайлер вернулся к джипу.
Он решил, что завтра же уволится и найдет другую работу.
И поехал один сквозь сгущающуюся тьму обратно тем же путем, каким и приехал.
Ⓒ A Boy from El Salvador by Bentley Little, 2020
Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2020
Чудо
Это была не фигура Девы Марии на оконном стекле или на кафеле в душе, это была не статуя индуистского бога Ганеша, пьющая молоко.
Это был камень, поющий оперу.
Явная бессмысленность чуда, отсутствие связи с основными религиями - именно это и беспокоило всех. Другие так называемые чудеса были столь же бессмысленны, но за ними стояла мифология; обычные зрители и верующие все-таки могли вложить хоть какой-то смысл в бессмысленность силуэта, якобы напоминающего классические художественные изображения библейских фигур.
Не то что камень.
Явный реализм чуда вызывал у людей беспокойство. Оно не было неопределенным, двусмысленным или открытым для интерпретации. Это было конкретное, осязаемое, реальное, измеримое явление. Оно было тем, чем оно было, и его нельзя было спутать ни с чем другим.
Кроме того, камень не следовал никакому расписанию, не выступал по команде, а разражался песней, когда хотел.
Это тоже вызывало тревогу.
Это был современный камень, в том смысле, что он игнорировал мелодраматические стереотипы девятнадцатого века в пользу сериализма и минимализма, и других, более современных оперных форм. Некоторые эксперты предположили, что его цель - познакомить людей с новой музыкой, рассказать общественности о важности и жизнеспособности современного искусства. Другие пытались разобраться в тексте его либретто, ища какое-то сообщение или связное послание в словах, выбранных им для исполнения. Они думали, что таким образом, возможно, он пытается общаться.