Выбрать главу

— Мои товарищи жизни не жалеют, а я отсиживаться буду?

— Чудак, чекисту в тылу опасность грозит не меньше, чем солдату в бою, — говорит Ковров. — Каждую минуту из-за угла пристрелить могут, да и самого тебя Борецкая едва не отравила.

Ну да, как говорится, если что Ваньке втемяшится, так ты хоть кол на голове у него теши… Настоял я, отпустили меня на фронт.

Вернулся я, Ковров мне и говорит:

— Опасности тебе подавай? Что ж, иди. брат, на оперативную работу в таком случае.

Тут уж действительно жаловаться на тихую жизнь не приходилось. Охотились мы и на бандитов, и на спекулянтов, и на заговорщиков. Публика вся эта была видавшая виды — с иными приходилось в такие перестрелки вступать — не хуже, чем на войне… Одним словом, чистили мы Петроград — работы хватало.

Многое можно порассказать о тех годах, — сейчас расскажу о том, как Виктор вновь у меня в помощниках очутился.

К тому времени стал я себя чувствовать коренным петроградцем. Полюбил этот город, привык к нему, завелись у меня друзья и знакомые, — все, как полагается. Но больше всех дружил я с Железновыми. Отца Виктора, — не люблю об этом вспоминать, — убили белогвардейцы в бою под Ямбургом. Остался Виктор — как бы это сказать? — ну, будто на моем попечении. Часто захаживал я к Железновым — пайком поделюсь, о занятиях Виктора в школе справлюсь, мать его, Зинаиду Павловну, утешу.

— Трудно пока вам, конечно, но скоро все образуется, — говорю ей, бывало. — Вот вырастет Виктор — верная подмога, заменит отца…

В ту пору Виктор мне уже — ну, сыном не сыном, а как бы племянником стал.

Вот, значит, вызывает меня однажды Ковров и говорит:

— Спрятан здесь, в Петрограде, архив одного иностранного агента. В этом архиве имеются документы о связи бывшего Временного правительства с одной державой и о субсидировании этой державой всяких белогвардейских заговоров. Как ты сам понимаешь, эти документы представляют немаловажное значение для нашего государства. В свое время вывезти эти бумаги из Петрограда не успели и, как нам стало известно, пытаются это сделать теперь. Так вот, нам нужно этот архив найти. Тебе, товарищ Пронин, могу напомнить, что в числе контрреволюционных организаций, которые субсидировались этим иностранным агентом, были и «Синие мечи». Небось не забыл еще своего знакомства с ними? Вот тебе и придется восстановить в памяти все, что касается этой организации, и пойти по ее следам…

— Да, задал ты мне задачку, товарищ Ковров, — говорю я в ответ. — Легко сказать: найди. Пачка бумаг в Петрограде! Иголку в стоге сена я бы нашел, пожалуй…

— А ты и не ищи бумаги. — говорит Ковров. — Архив в портфеле не повезут…

Тут Ковров достает из-за шкафа дугу с подвязанным к ней колокольчиком и спрашивает меня:

— Лошадей запрягать умеешь?

— Брось-брось! — говорю я, догадываясь о каком-то подвохе со стороны Коврова, внимательно осматриваю дугу и ничего особенного, конечно, в ней не нахожу.

— Можно сломать? — спрашиваю Коврова.

— Но ведь другие не ломали? — отвечает он, берет со стола стакан и подает мне. — Держи.

Взял я стакан, Ковров держит один из концов дуги над стаканом, повертывает колокольчик, и сразу из дуги полилась в стакан бесцветная жидкость. Ковров опять быстро повернул колокольчик и закрыл этот странный резервуар.

— Выпей, — говорит он мне.

— А что это? — спрашиваю я с опаской.

— Ничего-ничего, попробуй, — угощает он. Поднял я стакан, понюхал, выпил — и с удивлением смотрю на Коврова.

— Спирт? — спрашиваю я.

— Он самый, — подтверждает Ковров. — Вот его так и переправляли через границу…

Я молчу.

— Подумай теперь о бумагах, — говорит Ковров. — Постарайся, поищи, где их прячут…

Задумался я, но если приказано…

— Есть, — говорю, — товарищ начальник.

Пошел домой думать. А думать в те времена я еще не умел. Думаю и тревожусь: а ну как, пока я тут думаю, бумаги в это время из города вывозят? Внутреннее спокойствие — самое важное, я считаю, во всяком деле. Мы должны действовать как математики: решить задачу надо, и чем скорее, тем лучше, но — не спешить, не нервничать, не метаться… Пока я себя к этому приучил, сколько ошибок, сколько промахов сделал — вспомнить страшно!

Сижу дома, думаю и ничего придумать не могу. Не развито у меня еще тогда было воображение, чтобы самому дома сидеть, а мысленно весь город обойти.

Отправился я тогда обратно на службу, пересмотрел дела контрреволюционных организаций, которые были нами раскрыты, отметил на карте города все дома и помещения, где эти заговорщики обитали. Сунул этот адрес-календарь в карман и зашагал по городу.