Тартана покатилась, подскакивая на ухабахъ между фруктовыми садами, полными цвтущихъ апельсинныхъ деревьевъ. Канавы блестли подъ нжными лучами заходящаго солнца, и воздухъ былъ полонъ теплаго дыханія весны, напоеннаго чуднымъ благоуханіемъ и нжными звуками.
Больсонъ былъ доволенъ. Сто разъ общали ему помилованіе, но на этотъ разъ онъ твердо врилъ, что дйствительно получитъ его. Его поклонникъ и оруженосецъ слушалъ его молча.
По дорог имъ повстрчалось двое жандармовъ, и Больсонъ привтливо поклонился имъ.
На поворот появилось еще двое жандармовъ, и мясникъ заерзалъ на сиднь, точно его ущипнули. Это было слишкомъ много для такого короткаго разстоянія. Р_о_д_е_р_ъ успокоилъ его. Мстная полиція была поднята на ноги изъ-за прізда дона Хосе.
Но немного дале имъ повстрчались еще два жандарма, которые медленно послдовали за экипажемъ, какъ и встртившіеся ране. Мясникъ не стерплъ. Это пахло чмъ-то сквернымъ. Больсонъ, еще не поздно! Надо выскочить скоре, броситься въ поля и спастись въ горахъ. Если все будетъ благополучно, можно, вдь, вернуться къ ночи домой.
– Врно, с_и_н_ь_о_р_ъ К_и_к_о, врно, – испуганно говорили женщины.
Но с_и_н_ь_о_р_ъ К_и_к_о только смялся надъ страхомъ этихъ людей.
– Погоняй, кучеръ… погоняй.
И экипажъ катился дальше, пока не выскочило вдругъ на дорогу пятнадцать или двадцать жандармовъ – цлое облако треуголокъ со старымъ офицеромъ во глав. Въ окнахъ тартаны появились дула ружей, обращенныхъ на р_о_д_е_р_а; женщины и дти завизжали и откинулись въ страх въ глубь экипажа.
– Больсонъ, выйди или мы убьемъ тебя,- сказалъ офицеръ.
Р_о_д_е_р_ъ вышелъ со своимъ поклонникомъ. He усплъ онъ ступить на землю, какъ былъ уже обезоруженъ. Онъ находился еще подъ впечатлніемъ болтовни своего покровителя и не желалъ сопротивляться, чтобы не задержать страстно жданнаго помилованія новымъ преступленіемъ.
Онъ крикнулъ мяснику, чтобы тотъ сбгалъ назадъ въ деревню и извстилъ дона Хосе о случившемся. Это, очевидно, ошибка, неврно понятое распоряженіе.
Мясникъ увидлъ, какъ р_о_д_е_р_а втолкнули въ ближайшій апельсинный садъ, и быстро побжалъ назадъ, встрчая по дорог прежнихъ жандармовъ, не пропускавшихъ обратно тартану.
Ему не пришлось долго бжать. Навстрчу ему попался хавшій верхомъ алькадъ, изъ тхъ, что присутствовали на праздничномъ обд… Донъ Хосе!… Гд донъ Хосе?…
Алькадъ улыбнулся, какъ будто понялъ случившееся… Какъ только Больсонъ ухалъ, депутатъ немедленно удралъ въ Валенсію.
Все стало сразу ясно для мясника:- и бгство депутата, и улыбка алькада, и насмшливый взглядъ стараго офицера, когда р_о_д_е_р_ъ заговорилъ о своемъ покровител, вообразивъ, что онъ – жертва ошибки.
Онъ побжалъ обратно къ фруктовому саду. Но не усплъ онъ добжать, какъ блое и нжное, словно клочекъ ваты, облачко поднялось надъ вершинами деревьевъ, и раздался громкій и раскатистый залпъ, словно раздиралась земля.
Это разстрляли Больсона.
Мясникъ увидлъ его лежащимъ на красной земл; половина туловища находилась въ тни подъ апельсиннымъ деревомъ, и почва обагрилась кровью, вытекавшею струею изъ его прострленной головы. Наскомыя, опьяненныя цвточною пылью съ апельсинныхъ деревьевъ, сверкали на солнц, точно золотыя пуговицы, кружась надъ его окровавленными губами.
Поклонникъ Больсона рвалъ на себ волосы. Господи, такъ убиваютъ смлыхъ людей!
Офицеръ положилъ ему руку на плечо.
– Ты, ученикъ р_о_д_е_р_а, погляди, какъ умираютъ негодяи.
У_ч_е_н_и_к_ъ обернулся въ негодованіи, но взглядъ его устремился въ даль, какъ будто видлъ за полями дорогу въ Валенсію, и глаза его, полные слезъ, говорили, казалось:- "Негодяй, пусть; но еще большій негодяй – тотъ, кто удираетъ".
Желзнодорожный заяцъ.
– Вотъ,- сказалъ пріятель Пересъ своимъ собесдникамъ, сидвшимъ вмст съ нимъ за столикомъ въ кафе:- я только что прочиталъ въ газет извстіе о смерти своего друга. Я видлъ его только одинъ разъ, но это не помшало мн вспоминать о немъ посл того очень часто. Хорошій это былъ другъ!
Я познакомился съ нимъ однажды ночью въ почтовомъ позд на пути изъ Валенсіи въ Мадридъ. Я халъ въ купе перваго класса; въ Альбасете вышелъ единственный господинъ, хавшій со мною въ отдленіи. Я плохо спалъ предыдущую ночь и, очутивщись одинъ, съ наслажденіемъ потянулся, глядя на срыя подушки. Вс он были въ моемъ распоряженіи! Я могъ свободно растянуться, никому не мціая, и пре красно выспаться до Алказаръ де Санъ-Хуанъ.
Я спустилъ зеленую занавску у лампы, и купе погрузидрсь въ пріятный полумракъ. Закутавшись поплотне въ плащъ, я растянулся на спин во весь ррстъ съ пріятнымъ сознаніемъ, что никому не мшаю.
Поздъ шелъ по сухой и пустынной равнин Ла Манчи. Станціи были расположены на большихъ разстояніяхъ одна отъ другой; машинистъ ускорилъ ходъ, и мой вагонъ застоналъ и задрожалъ, точно старый дилижансъ. Я покачивался на спин отъ отчаянной тряски; бахрома подушекъ непрерывно танцовала; чемоданы подскакивали на сткахъ; стекла дрожали въ оконныхъ рамахъ, и изъ-подъ вагона слышался отчаянный лязгъ стараго желза; то скрипли колеса и тормоза. Но по мр того, какъ глаза мои слипались, мн чудились въ этомъ шум и грохот новые звуки; то мн казалось, что я покачиваюсь на волнахъ, то я воображалъ, что вернулся къ младенческому возрасту, и меня убаюкиваетъ грубый голосъ мамки.
Я заснулъ съ такими мыслями, не переставая слышать эти звуки, такъ какъ поздъ не останавливался.
Проснулся я отъ ощущенія холода, какъ-будто получилъ въ лицо струю холодной воды. Открывъ глаза, я увидлъ сперва только купе; наружная дверь передо мною была заперта. Но я сейчасъ же почувствовалъ снова холодное дыханіе ночи, дйствовавшее особенно непріятно изъ-за урагана, поднимаемаго быстрымъ ходомъ позда; приподнявшись на скамейк, я увидлъ, что другая, ближняя дверь вагона открыта настежь, и на краю сидитъ, сгорбившись и свсивъ ноги на ступеньки, какой-то человкъ съ обращеннымъ ко мн, загорлымъ лицомъ и блестящими глазами.
Изумленіе не позволило мн сразу разобраться въ положеніи. Сознаніе мое было еще затуманено сномъ. Въ первый моментъ мною овладлъ суеврный страхъ. Этотъ человкъ, появившійся вдругъ въ купе во время хода позда, напомнилъ мн немного дйствующихъ лицъ изъ сказокъ дтскаго возраста. Но въ моей памяти сейчасъ же всплыли воспоминанія о грабежахъ на желзныхъ дорогахъ, о кражахъ въ поздахъ, объ убійствахъ въ вагонахъ и обо всхъ подобныхъ преступленіяхъ, о которыхъ мн приходилось читать, и я невольно подумалъ о томъ, что нахожусь одинъ въ купе, даже безъ звонка, которымъ можно было бы призвать на помощь людей, спавшихъ по другую сторону деревянныхъ перегородокъ. Этотъ человкъ былъ несомннно воръ.
Инстинктъ самозащиты, а врне страха, разбудилъ во мн зврское чувство. Я бросился на незнакомца и сталъ выталкивать его локтями и колнями; онъ потерялъ равновсіе и въ отчаяніи уцпился за край двери, а я продолжалъ толкать его, стараясь отцпить его судорожно сведенныя руки отъ двери и выбросить его наружу. Вс преимущества были на моей сторон.
– Ради Христа, сеньорито!- застоналъ онъ сдавленнымъ голосомъ. – Оставьте меня, сеньорито. Я – честный человкъ.
Въ голос его звучала такая робкая мольба и тревога, что мн стало стыдно своей грубости, и я выпустилъ его.
Онъ снова услся, задыхаясь и дрожа, у выхода купе, а я остался стоять подъ лампой, отдернувъ съ нея занавску.
Теперь я могъ разглядть его. Это былъ худой и тщедушный крестьянинъ – бдное, несчастное созданіе въ засаленной и заплатанной куртк и свтлыхъ панталонахъ. Черная шапка почти сливалась съ его смуглымъ, лоснящимся лицомъ, на которомъ особенно выдлялись кроткіе глаза и крпкіе, желтые, точно у жвачнаго животнаго, зубы, которые обнажались каждый разъ, какъ губы его складывались въ довольную, идіотскую улыбку.
Онъ глядлъ на меня, какъ собака, которой спасли жизнь, а загорлыя руки его усердно искали тмъ временемъ что-то въ пояс и карманахъ. Это заставило меня безъ малаго раскаяться въ моемъ великодушіи, и въ то время, какъ онъ рылся у себя, я запустилъ руку за поясъ и схватился за револьверъ. Почемъ знать, можетъ быть онъ собирался напасть на меня!