— Эй ты, куда тебе?
— Девочка потупилась и промолчала.
— Ты что, прям до порта у меня ехать хочешь?
Девочка молчала.
— До порта, спрашиваю?
Девочка кивнула.
— Ты только на ноги свои погляди! На ноги! До крови уже сбила. Ну ты и отчаянная!
Кандзо нахмурился.
— Давай-ка садись. В салон садись. А не то лошади тяжело. Прошу тебя, залазь внутрь. Не то все меня за дурака держать станут.
Кандзо открыл дверцу. Залез на облучок и через какое-то время оглянулся — девочка понуро сидела в салоне, уставившись в пол, весь её задор куда-то пропал, она даже не пыталась выдернуть подол платья, зажатого дверцей.
Однако уже после того, как они доехали до порта, на обратном пути Кандзо снова увидел, как она тащится за экипажем. Он снова открыл дверцу.
— Дяденька, мне в салоне не нравится. Я не хочу там ехать.
— Ты только на ноги свои погляди. На ноги. У тебя весь носок в крови. Ну ты и отчаянная!
Преодолев длинный подъём, экипаж приблизился к пункту отправки.
— Дяденька, можно я здесь сойду?
Кандзо посмотрел на обочину и на пожухлой траве увидел пару белых туфелек.
— Ты что, и зимой в белых ботинках ходишь?
— Да нет, просто я сюда летом попала.
Обула туфельки и ушла-улетела, словно белая цапля, в свой исправительный дом на горе.
[1926]
Случай с мёртвым лицом
«Проходите. Видите, что с ней сталось? А как она хотела ещё раз увидеть вас!»
Тёща торопливо провела его в комнату. Люди, находившиеся у постели его покойной жены, разом обернулись к нему.
«Посмотрите на неё», — тёща стала стаскивать белое покрывало с лица покойной.
Неожиданно для самого себя он произнёс: «Подождите. Можно я попрощаюсь с ней один? Можно я останусь с ней наедине?»
Её родители и братья с сёстрами восприняли его просьбу с пониманием. Они тихонько покинули комнату и закрыли дверь.
Он снял покрывало.
Лицо покойной выражало предсмертную муку. Щёки запали, из полуоткрытого рта торчали зубы. Они были какого-то мертвенного цвета. Жизнь ушла из её век, зрачки как бы прилипли к ним. На лбу застыло смертельное страдание.
Какое-то время он сидел неподвижно, глядя на это ужасное лицо сверху вниз. Потом вытянул дрожащие руки и попытался сомкнуть её губы. Но как только он отнял руки, насильно закрытые челюсти снова развалились. Он снова попытался сомкнуть их. Никакого толку. Он проделывал эту операцию множество раз. Единственным результатом было то, что жёсткие складки вокруг рта несколько разгладились. Он ощутил, как на кончиках пальцев собирается страсть. Он гладил её лоб — пытался стереть с лица смертельное напряжение. Ладони стали тёплыми.
Теперь он снова сидел без движения и смотрел на изменившееся лицо.
Вошли мать жены и её младшая сестра. «Вы, должно быть, устали в поезде, поешьте чего-нибудь, а потом отдохните… Что это?» Мать вдруг заплакала. «Человеческая душа — это такая страшная загадка. Моя дочь не могла умереть полностью — до тех пор, пока вы не вернётесь. Как странно! Вы только разок посмотрели на неё — и теперь её лицо стало таким спокойным. Всё стало хорошо. Теперь ей стало хорошо».
Сестра жены посмотрела в его полубезумные зрачки своими чистыми глазами неземной красоты. И зарыдала.
[1925]
Звуки шагов
Он выписался из больницы, когда цвели павлонии.
Дверь на веранду второго этажа кофейни была открыта. Возле неё стоял бой в новёхонькой белой униформе.
Левую руку, лежавшую на столике веранды, приятно холодил мрамор. Правой он подпёр щёку. Локтем опёрся о балюстраду. Его глаза жадно впитывали в себя прохожих. Те бодро шествовали по мостовой в энергичном свете уличных фонарей. Веранда была расположена низко. Казалось, возьми трость — и сможешь стукнуть прохожего по голове.
— В городе и в деревне всё разное, даже лето по-другому чувствуется. Ты так не думаешь? Крестьянин вряд ли ощутит наступление лета только по тому, как изменилось уличное освещение. В деревне трава и деревья всё время меняются. А вот здесь, в городе, только человек меняет цвет своей одежды. Посмотри, вон сколько людей идёт — и все в летнем. Так вот они создают лето.
— Антропогенное лето. Неплохо.
Так он беседовал с женой и вспоминал запах павлонии, проникавший в палату. Он закрыл глаза и тут же погрузился в мир, где были одни ноги. Клетки его мозга превратились в каких-то странных насекомых в форме ног, насекомых, которые ползали по его миру.