— Нету.
— И без марки письма нету?
— Говорю — нет.
— Что ты на меня так смотришь? Ты на мне столько денег уберёг! Будь ты министром, ты бы состряпал закон, что любовные письма марки не требуют. Только ты не министр. И пишешь мне письма такие противные, точно тянучка тухлая. А потом несёшь их мне, потому что ты почтальон. Плати-ка штраф. За что не клеишь марок. А то у меня мелочи совсем нет.
— Да ты потише, потише.
— Замолчу, когда денег дашь.
«Делать нечего», — почтальон достал из кармана серебряную монетку и бросил её на пол. Потом подтянул к себе за ремень кожаную сумку и поднялся.
Игрок, на котором была одна рубашка, скатился вниз по лестнице. Его нос и глаза были такими, какие Бог мог сотворить только в момент полного забытья, когда смертельно устал от своей работы над человеком. Он строго сказал: «Я слышал, как по полу покатилась монетка. Дай-ка её мне, сестричка. За тобой должок».
— Не дам. Это мне на конфеты.
Женщина быстро нагнулась и спрятала монету под широким поясом кимоно.
Девочка вприпрыжку гнала перед собой металлический обруч. Он звенел по-осеннему.
Дочь углежога направлялась в долину с корзиной угля за спиной. На плече она несла ветку боярышника. Ягоды были чудесными — красные кораллы среди зелёных листьев. С корзиной и веткой девочка шла в деревню, чтобы отблагодарить доктора.
— Думаешь, одного угля хватит? — спросила она своего занемогшего отца.
— Скажи ему: кроме угля у нас всё равно ничего нет.
— Если бы это был уголь, который выжег ты… А то ведь эта сделала я, я стесняюсь. Может, подождём, когда ты выздоровеешь?
— Ну, нарви у кого-нибудь в горах хурмы.
— Хорошо.
Однако прежде чем девочка успела залезть в чужой сад, они вышла к рисовому полю. Огненные ягоды на меже заставили её забыть про хурму. Она потянулась к ветке. Та послушно склонилась. Потом девочка обеими руками пригнула ветку к земле. Вдруг ветка с треском обломилась, девочка упала на спину. Потом весело заспешила в деревню, бросая ягоды себе в рот. Она набила оскомину, язык стал шершавым. Ей повстречались школьницы, возвращавшиеся домой.
— Дай мне!
— Дай мне!
С молчаливой улыбкой девочка протянула им ветку с ягодами. Школьниц было пять или шесть. Каждая сорвала по красной грозди.
Девочка дошла до деревни. На веранде столовой стояла женщина.
— Какие красивые ягоды! Кому ты их несёшь, девочка?
— Доктору.
— А, это вы присылали за ним паланкин. Да ведь твои ягоды краснее моих тянучек! Дай-ка мне одну!
Девочка протянула всю ветку и отдёрнула руку.
— Можно взять?
— Можно.
— Всю ветку?
— Берите.
Новое шёлковое кимоно женщины поразило девочку до глубины души. Она покраснела и заспешила к доктору. Но ещё больше была поражена женщина — гроздья были намного больше её ладони. Она отправила одну ягодку в рот. Ягода была холодной и сочной — совсем как в её деревне. Только матери, которая прислала кимоно, не было с ней рядом.
Девочка вприпрыжку гнала перед собой металлический обруч. Он звенел по-осеннему.
Женщина достала из-за пояса серебряную монетку, завернула её в бумагу и стала терпеливо поджидать ту минуту, когда девочка станет возвращаться домой.
Так напевала маленькая школьница, возвращаясь по горной дороге домой.
[1925]
Мама
1. Дневник мужа
Этой ночью я стал мужчиной.
Обнял жену — стало мягко.
Мама моя тоже была мягкой.
Слёзы текут, говорю:
«Стань хорошей мамой,
Стань хорошей мамой».
Если б знал я её…
2. Болезнь мужа
Стало тепло, скоро ласточки прилетят. Лепестки магнолии из соседского сада перелетали через забор и ложились на землю маленькими белыми лодочками. За стеклянной дверью жена протирала тело своего мужа ваткой, смоченной спиртом. Он настолько исхудал, что катышки грязи от ночного пота лежали у него между рёбрами.
— Ты… Ты похож на человека, который хочет покончить жизнь самоубийством вместе со своей любимой болезнью.
— Наверное, ты права. У меня же чахотка. А значит, внутри у меня уже ничего не осталось, одна болезнь.
— Сердце-то у тебя ещё бьётся. Только твоя бактерия к нему ближе, чем я. С тех пор, как ты заболел, ты только о себе и думаешь. И дверцу, через которую я к тебе приходила, захлопнул. Да ещё с такой злостью. Если б ходить мог, так точно бы меня бросил и из дому ушёл.
— Это потому, что тройное самоубийство совершить не так просто. Я, ты, мой микроб.
— Нет, это было бы прекрасно. Зачем я должна смотреть, как ты со своей бактерией умираешь? Что из того, что твоя мать заразилась от своего мужа? У родителей было так, у детей — всё по-другому.